– Тебе нехорошо? – Вера не заметила, как подошла мать и теперь смотрела на нее с искренним беспокойством.
– Нормально. По работе звонили.
– Что хотели?
– Попросили выйти.
Мать кивнула и отвернулась к раковине, в которой скопилась грязная посуда.
– Я помою, мам.
– Не надо. Собирайся лучше на свою работу.
5
Псих смотрел на Жору, улыбаясь кособоким ртом. Их разделяла решетка и мутное оконное стекло. Наверное, именно поэтому псих казался ненастоящим. Его худое, точно вытянутое тело покачивалось и меняло очертания. То, что Жора принял за болезненную бледность, на поверку оказалось чем-то совершенно иным. Психа будто обесцветили, выкачали из него все краски. Отчего тот стал блеклым, серым.
Он улыбнулся психу в ответ. Тот поднял руку, помахал, чуть склонив голову набок. Жора как загипнотизированный повторил его жест. Внутри все кипело, клокотало, как в жерле вулкана. Он копил злость совсем как рачительный хозяин: холил ее и лелеял. В этом крылся парадокс: чем больше в нем набиралось злости, тем добрее он казался окружающим. Обычно угрюмый, неразговорчивый санитар в районной психушке, вдруг начинал активно общаться с коллегами, травить пошлые анекдоты, заигрывать с медсестрами. Последние его все равно побаивались. Детина два метра ростом, с квадратной челюстью и почти полным отсутствием шеи, не вызывал в барышнях трепетных чувств.
Да и не нужны они ему. Чувства, не барышни.
Жора не желал тратить силы на ухаживания, цветы и прочие бесполезные мелочи, которые так любят женщины. Он подходил к вопросам взаимоотношений полов с позиции силы: кто сильнее – тот и прав. Женщина либо подчиняется, либо не о чем ему с такой разговаривать.
Так и жил Жора со своей прямой как жердь жизненной философией. А все, что не вписывалось в привычный распорядок вещей, гнул как ему вдумается. В бараний рог гнул, если требовалось.