Помимо свободы я жаждал крови, от переживаний разыгрался аппетит. Открыв холодильник, мельком взглянул на пятилитровые пластмассовые бутыли, которые ласково называл бадейками. На них виднелись таблички: “Корова голштинская” и “Бык мясной Лимузин”.

Выбрал небольшую банку с надписью: “Индюк с мини-фермы Улмино”. Птичью кровь я наивно считал диетическим блюдом, хоть и понимал, что жирный индюк из приусадебного хозяйства никогда в своей короткой жизни не сидел на диете.

Вампиру нежелательно есть днем, так же как человеку лучше не есть по ночам. Пищеварительная система спит, повинуясь биологическим часам. Обычно я питался раз в сутки, ночью, и за ужин у меня пустела пластиковая “бадейка” вместимостью от пяти до шести литров.

Прислушиваясь к шуму самовара, я поставил банку рядом с ним, достал из буфета фарфоровую чашку и медную ложку, поудобнее расположился за столом и поднял глаза к окну, привыкая к тусклому дневному свету.

Самовар вскипел. Его протяжный гудок вызвал мысленный призрак моей кухарки Ульяны Никитичны, улыбчивой старушки в темно-сером платье и кружевном чепце. Расторопная стряпуха постелила на стол вязаные салфетки, а на них поставила английские тарелки с творожниками, фруктовыми пончиками, медовым печеньем и лимонным щербетом.

– Вчерась утрецо было сине, барин, – кухарка выглянула в окно, – а после заволоклося тучею. Нонче, глядите, проясняется маленечко небо. Ежели бывать дожжу, так уж грибному. Опосля грибного дожжечка, дорогой Тихон Игнатьевич, пойдут сальные опятки и лисички. Ох, и насолю я вам грибов целые бочонки! До лета не поедите.

Ульяна Никитична приподняла крышку самовара, дунула на водяные пузыри и исчезла за моей спиной.

Я налил в чашку горячей воды, опустил в нее чайный пакетик и пару кубиков сахара. Пока чай заваривался, я выпил индюшачью кровь и улыбнулся призрачной кухарке. Благодаря мысленному поглощению сладостей, мне удалось утолить голод малым количеством еды.

На ходу потягивая остывший чай, я подошел к дивану, оставил тапочки за пределами красного с белым узором ковра и сел. Не было желания включать телевизор. Допив чай, я создал благоприятную для сна атмосферу: вымыл посуду, убрал книги в буфет, прислонил фанерный лист к окну, запер дверь на все замки и погасил свет. На диване расположился в продавленном углублении – теплой норке и укрылся зеленым клетчатым пледом.

Я долго лежал на боку, руки были сложены над сердцем, а ноги слегка подогнуты. Сон упрямо не шел. Жужжание холодильника и тиканье запертых в буфете часов ничуть не убаюкивали.

Скоро был вынужден покинуть нагретое гнездо, чтобы разогнать хулиганов, обстреливающих избу камнями. Вместо шальной ребятни я увидел черную грозовую тучу, из нее летели градины величиной с перепелиное яйцо. Собрав несколько градин, я растопил их в ладонях. Град быстро прошел, но густые тучи не рассосались. Двигались они со скоростью засыпающего на ходу слизня.

Наступило благоприятное время для внеплановой охоты моих собратьев, и пусть я не собирался охотиться, но все же решил прогуляться по городу. Понадеялся увидеть людей, которые не успели спрятаться за осиновыми заборами.

Дальние городские улицы были тихи и пусты. Кошка на невысокий забор не прыгнет, мышка в подворотню не проскочит. Наличие жизни в двухэтажных домах, окруженных маленькими земельными участками, выдавали блики телевизионных экранов и призрачные тени хозяев за окнами.

– Что за непуганый идиот расхаживает по городу в беспросветную мглу? – озадачивались люди, разглядывая меня сквозь оконные стекла.