Время коротко. Это и благословение, и проклятие. То, что живет месяц, ничем не хуже того, что рассчитано на целую жизнь. Месяц – это все, что осталось для многих людей в этом мире. Но и ждать в тени рой больше не может.
Дверь приоткрывается, и рой сознает, что отвлекся на внутренние стимулы. Он вглядывается в тело за стеной, но тело пропало. В симфонию темноты вступает мужчина. Он старше нынешнего. Белые волосы острижены под самый корень. Длинное лицо со светлой щетиной. В глазах под тяжелыми веками – смешливость и усталость. Рой задумывается, не сделать ли его новым носителем. Тот, что есть сейчас, ничего не заметит.
Мужчина видит его и останавливается. Рой на заимствованных ногах делает шаг к нему. И улыбается.
– Самар Устад.
– Да, – говорит мужчина. – Чем могу помочь?
Рой, или носитель, или девушка, которой больше нет, думает: «Ну и вопрос!»
– Неужели он подумал на меня? – спросила Иринна.
– Он не знал, что и думать, – ответила Джессин.
Двор, теоретически открытый для всех, сейчас пустовал. Ученые большей частью ушли в отпуск, а ремонтники и вспомогательный персонал пользовались этим для починки, переделки и расширения лабораторий и общежитий, оставляя в покое парки, площади и дворики. Джессин особенно любила этот. Голубая и желтая плитка вдоль стен, зелень на обоих ветвях жизни, разраставшаяся летом и умиравшая в холода. Кухонька на западной стороне большую часть года кормила их полентой и пряными бобами, все это готовил старик из Гунара. Окна кухни сейчас были закрыты и темны, но она помнила аромат и улыбку старика, любила этот дворик таким, каким он был обычно.
– Я просто… – Иринна пригладила светлые волосы пальцами, будто поставила точку. Она верила, что Джессин поймет. И вздохнула. – Как ты считаешь, он найдет решение?
С кем-нибудь другим Джессин повела бы себя уклончиво. Пожатие плеч или осторожная фраза вроде: «Тоннер очень умен, но сейчас играет не на своем поле».
Вместо этого:
– Нет.
– Даже с помощью Дафида? Раз Алькор в нашей команде…
– Даже непотизм имеет пределы.
– Он не просто просит сохранить группу, – сказала Иринна. – Это политика, да? Хочет найти тех, кто теряет от выигрыша Даяна. Думает, как доказать совету, что лучше оставить нас вместе. И все прочее. Ведь оно делается так?
– Не знаю. Я нахожу интриги утомительными. Мне нравится наука, в ней все исчисляемо и фальсифицируемо.
Последовало молчание. Нагруженное смыслом. Иринна обвела глазами плитки, скользя взглядом от одной к другой, словно читала. А когда заговорила, в ее голосе было столько фальшивой непринужденности, что это не могло сработать.
– Ты бы согласилась возглавить собственный проект? Если бы предложили?
Трудный вопрос. А должен был быть легким.
Взять собственную группу означало уехать из Ирвиана. А значит, уехать от Джеллита. Если брата не будет рядом, к кому ей идти, когда мозги снова протухнут?
Брат был рядом, когда она была тревожным, подверженным перепадам настроения ребенком. Он изучил перемены ее внутреннего состояния. Когда подступала темнота, когда из глубины мозга доносились яростные крики, он понимал без слов. Он знал, когда оставить ее в покое, а когда вмешаться. Дважды обращался к ее врачу, когда она уже не могла решиться сама. Они скрывали это от других, но брат был для нее и опекуном, и сиделкой, и внешним мозгом, сохранявшим рассудок, когда собственный разум изменял ей.
У Джеллита своя карьера, своя работа, и она думала – надеялась, делала вид, – что, поселившись с ним в Ирвиане, сумеет оттянуть роковой миг на несколько лет. Может, и навсегда. Нет, она не попросит брата отказаться ради нее от своей карьеры и не согласится, если он сам это предложит. Но ее пугала мысль о жизни без него.