– Майя, дорогая, – улыбаюсь я снисходительно. – Люк обидится. Он еще не пришел в себя после твоих «лилипутов», а тут новое погоняло. У человека может возникнуть психологическая травма…

– Странно, – пожимает плечами жена. – Вепрь, кабан и хряк – это же почти одно и то же. Наоборот, должен обрадоваться, что его зачислили с тобой в один отряд животного мира.

– Мы с ним по жизни в одном отряде, – перевожу разговор и пристально смотрю в глаза жене. – Люк не мог. Приор тоже.

– Остаюсь я и этот твой Фигнищев, – морщится она. – Запри меня в доме, пока не разберешься, а сам лети в Лондон. Всем кроме Марины и Ольги скажешь, что мы уехали вместе. Ты голову проветришь, и я отдохну, – заявляет нахалка уверенно.

– Обойдешься, – рычу я, чувствуя, что нервы уже на пределе. Да и с фига ли лезть ко мне со своими дурацкими идеями? Я что, спрашивал? – Мы едем вместе, дорогая, – резко замечаю я. – Лично я подозреваю только Фигнищева. К тебе у меня на этот счет претензий нет.

– А к Люку? – Майя смотрит мне прямо в лицо. И я ловлю себя на мысли, что не могу отвести взгляда от медово-янтарных завораживающих глаз.

– Пойми, – стараюсь я говорить чуть помягче, – у Петьки таких возможностей до фига было. Он меня раненого через посадку тащил. Бросил бы, никто и слова бы не сказал, – бурчу я, инстинктивно дотрагиваясь до серповидного шрама, расположенного чуть ниже ребер.

– Когда это случилось? – не сдается Майя. – Ты был так же богат и знаменит?

– Нет, – мотаю головой я и хочу немного рассказать о том времени, как Майя перебивает меня:

– Ты сам все понимаешь, Родичка, – бросает она отрывисто. – Сам чувствуешь, что пахнет изменой.

– Как ты это определила? – удивляюсь я.  – Умеешь читать по лицам?

– И это тоже, – хмыкает она. – Я тебе потом расскажу. В Лондоне, – бросает недовольно. А когда мой майбах Пуллман замирает около крыльца, быстро выходит, и не обращая внимания на прислугу, встречающую нас с хлебом-солью, стремится уйти в дом.

– Подожди, – хватаю ее за локоть. – Люди старались…

– Ну ты же сам просил идти сразу в спальню, – громко заявляет моя новоявленная супруга. Стерва!

Народ вокруг начинает смеяться, но, видя мое перекошенное лицо, быстро смолкает. Марина с караваем торжественно выходит вперед. Это, конечно, лишнее, но обидеть домработницу я не могу. Человек старался, хотел как лучше. И держа Майю под локоток, подхожу к немного растерянной женщине. Отламываю кусочек хлеба, макаю в соль. Майя повторяет то же самое. И я вижу, как тонкие наманикюренные пальчики отщипывают малюсенький кусочек и тут же без всякой соли отправляют его в рот.

– Моя любимая долго жила в Америке, – сообщаю я присутствующим всем известную новость. – Успела подзабыть наши обычаи. Правда, милая?

– Конечно, любимый, – мурчит Маечка и, взяв меня под руку, степенно поднимается по ступенькам.

– А в дом внести, Родион Александрович? – ухает рядом Ольга.

Я молча киваю и, плотоядно улыбнувшись, подхватываю жену на руки.

– Обед через час, – рычу я на ходу. – Люк, позвони Приору, пусть подтягивается… – обернувшись вполоборота, отдаю я указание Петьке и, поднявшись в спальню, бережно опускаю Майю на постель.

– Ты красивая, – шепчу я, становясь рядом на колени. – Какая же ты красивая, – улыбаясь провожу ладонью по ноге в тонком чулке и поднимаюсь выше. – Только почему же у тебя характер такой отвратительный, девочка? – бормочу чуть слышно. – Прям как у гадюки…

– Мы, ядовитые змеи, не съедобны, – фыркает она, приподнимаясь на локте.  – Иди ко мне, Родичка, – шепчет с жаром. И мне кажется, что в ее голосе слышится дрожь.  В один миг я оказываюсь рядом. Двумя пальцами приподнимаю подбородок и заглядываю в лицо. Так и есть! Слезы!