Я понимала, что для Тимура с его болями ночь на полу или комбинации стульев сравнима с фашистскими пытками. Знала, что для него комфортный сон сейчас жизненно необходим. И как специалист, как человек, который поставил перед собой цель помогать людям, я должна была плюнуть на гордость и доказать Тимуру, что кровать должна достаться ему. Но с другой стороны, он сам дал понять: нанимать меня он не будет, а лечебная физкультура для него – что-то вроде прикладывания подорожника. И я решила, что раз уж Тимуру хочется поиграть в джентльмена и изобразить передо мной, как свято он чтит семейные традиции Осетии, я лягу в его удобную и мягкую постель. И меня не будут мучить угрызения совести, я ведь какая-никакая женщина. Наоборот: я буду знать, что Тимур тут страдает, и от этого мой сон станет только крепче и слаще.

 – Прекрасно, – процедила я и, задрав подбородок, прошествовала в комнату, которую мне столь любезно уступил Тимур.

Если все его обиталище было аскетичным, как монашеская келья, видно, без актерских гонораров Бекоеву пришлось подзатянуть пояс, то на кровать он явно не поскупился.

Широкая, с высокой резной спинкой, она навевала на меня не самые приличные мысли. Недостаток секса дал о себе знать: не только у Тимура последние несколько лет на личном фронте царило полнейшее запустение.

Я замерла на месте, разглядывая узоры на спинке кровати и резные витиеватые столбики с шишками. Мне они отчего-то напомнили… Нет, лучше даже не думать, что они мне там напомнили. Старые добрые ассоциации по дедушке Фрейду.

Зато если до этого мне еще было немного зябко, то от одной мысли о том, какие вещи можно вытворять в кровати с такими столбиками, я моментально согрелась. Более того: по груди разлился приятный жар и опустился в низ живота, вызывая приятную истому во всем теле. Ноги стали ватными, а дыхание – прерывистым. Я лишь порадовалась, что в отличие от Тимура ничем не выдам свое состояние.

 – Нравится? – гордо спросил Бекоев, приняв мое замешательство за любование предметом интерьера. – Мне на заказ сделали. Ты бы видела, какие вещи сотворил этот мастер… Шедевр.

 – Да, – я моргнула и отвела взгляд от резных столбиков, надеясь, что в полумраке Тимур не заметил, как вспыхнули мои щеки.

Видимо, так оно и было, потому что Тимур, не капли не смущаясь, подошел к спинке кровати и погладил ее нежно, как будто прикасался к телу любовницы. Я и забыла, какие у него красивые пальцы. Еще тогда, в тренажерном зале, меня почему-то страшно заводило, как он сжимает ручки тренажера. Наверное, у каждой женщины свои заскоки: кому-то нравятся мужские подбородки, кому-то – голос, а вот я всегда первым делом обращала внимание на пальцы. Представляла, как эти пальцы дотрагиваются до меня, и по телу пробегала волна мурашек. Вот точь-в-точь как сейчас. И зачем он это сделал?

 – …кедр, – донесся до меня голос Тимура, как сквозь толстый слой ваты.

Я только теперь осознала, что все это время он что-то говорил, а я ничего не слышала, потому что как завороженная следила за каждым его движением.

 – Что?

 – Тебе не интересно, – нахмурился он.

 – Нет-нет, я просто задумалась. Так что там с кедром?

 – Кровать с кедром. Из кедра, в смысле. Сейчас уже не чувствуется, но когда только привезли, здесь так пахло…

Впервые за пять лет я увидела, как Тимур улыбается. Не насмехается надо мной, не ухмыляется с издевкой, а именно улыбается. Как-то по-доброму. Видно было, что он любит свое убежище и то, как он его обставил. И я была рада, что он поделился этим со мной. Это означало, что несмотря на ужасную холодрыгу за окном, между нами наметилось потепление. Я понимала, что у меня с Тимуром не может быть ничего общего, мы никогда не сможем общаться как приятели и уж точно никогда не станем друзьями или кем-то больше. Но мне стало легче от того, что он перестал разговаривать со мной презрительно, с той ненавистью, как в день нашей последней встречи. Что ни говори, а тяжело жить, зная, что кто-то тебя ненавидит.