Он замер, пристально изучая мои губы, и неожиданно выпустил:

— И как, по-твоему, надо было?

Я выпрямилась, расправляя плечи, хотя они упрямо сводились от страха. Но отступать точно поздно. И не в моих правилах.

— А ты совсем по-другому не умеешь? Правда не понимаешь, что не так?

— Понимаю. Я объяснял тебе, что в первый раз это случилось по животным законам.

— А во второй по каким? Тоже по животным?

— Во второй ты меня выбесила. — Он хоть и выпустил, но не отошел, а теперь снова положил руки на бедра, не позволяя отползти от него подальше. — И бесишь снова.

— Хорошее оправдание. А что мне с тобой делать, когда ты меня бесишь?

— Ружье в твоих руках смотрелось впечатляюще, — склонился ниже.

— Я не наступаю на одни и те же ружья! — сжалась, отклоняясь назад. — Я с тобой разговариваю!

— Слишком много разговариваешь, — к его голосу добавилось рычание, и я снова почувствовала себя такой же идиоткой, как тем вечером, когда прыгнула в машину одна. — Решила остаться — привыкай принадлежать мне. Я не собираюсь тебе каждый день повторять одно и то же, поэтому запоминай: ты — моя. Собираешься не дать мне свихнуться — будешь со мной спать.

— Не буду!

— Не буду спрашивать, — отрезал он.

Мы сцепились злыми взглядами, и я уже думала, что объяснит, где мое место, но он отвел глаза и вернулся к печке. Я только растерянно моргнула и спрыгнула со стола.

Бессонная ночь и нервы не оставили сил, и я махнула рукой на Медведя. С этим дикарем договориться непросто. Хотя рычит он одно, делает совершенно другое — готовит мне чай, пробует температуру… Беспокоится.

Я приплелась наверх, но не успела перевести дух, как позади услышала шаги.

— Раздевайся, — Сезар обошел меня с двумя чашками в руках.

— А я как раз жду твоего приказа, — взялась за края футболки.

Но руки не слушались. А под его взглядом еще и взмокли. Но он не стал изводить своим вниманием, давая передышку, и направился к шкафу. А я использовала шанс по полной — скинула шмотки и, нырнув под одеяло, натянула его до груди.

— Тебе лучше? — донеслось до меня от стола.

— Нормально.

— Подробнее, — приказал сухо.

— Немного знобит. — А ничего так у нас вышло. Напиток на основе кэроба и трав сначала обжег, но его жгучесть сразу обернулась приятным согревающим теплом, разлилась по телу и расслабила. — Твой остывает.

Он и не делал ничего у стола — смотрел в окно, будто давал фору. И думал. То, что ему ни разу не лучше, читалось во всем — напряженных мышцах, сжатых челюстях и настороженном взгляде. И при этом он казался олицетворением надежности. У Сезара все честно, без недосказанности. «Хочу тебя», «не буду спрашивать» — его грубый манифест искренности. Он не будет ходить вокруг да около, обещать воздушные замки и оставлять пустой звон намеков. Несмотря на ложь, за которую он и не боролся, признавшись в ней легко и непринужденно.

Я вдруг почувствовала себя уютно. Либо он снова что-то накрошил мне в напиток… либо мне и правда стало хорошо. Камин, чай, шорох дождя за окном и тот, кто ни о чем не собирался спрашивать. Только он вдруг направился к кровати… и забрал свою чашку. Когда его шаги стихли внизу, уют растаял, и снова стало пусто, зябко и страшно.

***

Я тихо спустился с крыльца и встал под окном. Отголоски запаха белоглазых нервировали. Не уходят. Значит, знают, что я — выбраковка. А еще им есть за что мне мстить.

Но и не подходят. Все равно боятся. И к этому тоже приложили руку люди.

Белоглазые всегда выделялись из прочих оборотней. Что-то люди повредили в их мозгах — они больше звери с возможностью пробежаться на двух ногах. У них нет городов — только пещеры и первобытный звериный уклад жизни. Есть теория, что нас создали, чтобы контролировать их. Это как человеку добавить крысиный ген — будет бояться котов. Так и эти не переносили медведей на дух, и поэтому в каждом поселении медвежий род — главный, а от его численности зависит безопасность.