В этот момент звякнул дверной колокольчик, потом раздался быстрый стук в оконную раму. Я вскочил и бросился открывать. Мона продолжала плакать.

– Будь я проклят! – воскликнул я, увидев, кто пришел.

– И следовало бы тебя проклясть – прячешься от близкого друга столько времени. Я тут за углом живу, а о тебе ни слуху ни духу. Как всегда, а, шельмец? Ладно, как поживаешь? Могу я войти?

Это был Макгрегор, которого в тот момент мне хотелось видеть меньше всего.

– Что стряслось… кто-то умер? – воскликнул он, увидев свечу и Мону, съежившуюся в кресле и горько плачущую. – Поссорились, что ли? – Он подошел к Моне, протянул руку и, помявшись, погладил ее по волосам. – Не позволяй ему обижать себя, – промямлил он, пытаясь изобразить участие. – Нашли чем заниматься в такой прекрасный вечер. Вы, ребята, еще не обедали? А я-то хотел пригласить вас пойти куда-нибудь. Не представлял, что у вас тут дом плача.

– Бога ради, можешь ты помолчать! – взмолился я. – Почему бы не подождать, пока я все не объясню.

– Пожалуйста, Вэл, не говори ничего, – проговорила сквозь слезы Мона. – Сейчас я буду в порядке.

– Вот это другой разговор, – сказал Макгрегор, сел рядом с ней и с глубокомысленным видом изрек: – Никогда не стоит отчаиваться.

– Ради бога, хватит чушь молоть! Разве не видишь, что у нее неприятности?

Макгрегор тут же переменился. Вскочив на ноги, он спросил:

– Что случилось, Ген, что-то серьезное? Извини, если лезу не в свое дело.

– Ладно уж, только помолчи немного. Я рад, что ты зашел. Может, это хорошая мысль, пойти куда-нибудь пообедать.

– Вы идите, а я лучше побуду дома, – умоляюще сказала Мона.

– Если я могу чем-нибудь помочь… – начал Макгрегор.

Я расхохотался:

– Можешь, конечно можешь. Найди нам три тыщи долларов к утру!

– Господи, из-за этого-то вы в таком горе? – Он вынул из нагрудного кармана толстую сигару, откусил кончик. – А я уж думал, у вас действительно трагедия.

– Это шутка, – ответил я. – Дело совсем не в деньгах.

– Я всегда могу вам одолжить десятку, – бодро сказал Макгрегор. – Когда речь заходит о тыщах, мне это дико слышать. Никто не в состоянии взять и выложить три тыщи долларов, или ты этого не знаешь?

– Да не нужно нам трех тысяч, – отмахнулся я.

– Тогда что она плачет, просто так?

– Пожалуйста, уйдите и оставьте меня в покое, – всхлипнула Мона.

– Мы не можем этого сделать, – сказал Макгрегор, – это не по-спортивному. Слушай меня, девочка, что бы там ни было, уверяю, все не так уж плохо. Всегда найдется выход, помни это. Вставай, пойди умойся, приоденься, ладно? На этот раз я отведу вас в хороший ресторан.

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял О’Мара, слегка под мухой. Вид у него был такой, будто он принес нам манну небесную.

– А ты каким образом здесь оказался? – приветствовал его Макгрегор. – Последний раз мы виделись, когда играли в покер. Ты меня обжулил на девять баксов. Как дела? – И протянул ему лапу.

– О’Мара живет с нами, – поспешил я объяснить.

– Тогда понятно, – сказал Макгрегор. – У вас, ребята, действительно есть о чем волноваться. Я бы не доверял этому типу, даже если б на него надели смирительную рубаху.

– Что тут у вас происходит? – всполошился О’Мара, заметив, что Мона забилась в уголок кресла и лицо у нее все в слезах. – Что стряслось?

– Ничего серьезного, – бросил я, – потом расскажу. Ты обедал?

Прежде чем он успел что-то ответить, Макгрегор заволновался:

– Его я не приглашал. Конечно, он может пойти, если сам за себя заплатит. Но не как мой гость.

О’Мара только усмехнулся. Он был в слишком хорошем настроении, чтобы расстраиваться по пустякам.