на продувном мосту изгнаннику заглядывают в глаза
плюнут под ноги
едва ли вразумится старой песенкой, рябью
расширившейся реки городской
не посмотрит вниз
просто холод огромного родительского сердца
поди, догони, их бы выкрутить как лампочки, поджечь
…биение, шум машин…
мысли шальные поджечь
поседеешь здесь на ветру: а слепые перила, немой
мостовой гранит надёжней огня
Неаполь брат, Неаполь мой
что́ мучаешь меня?
февральские холода 2006 года
Вот что сейчас:
Снег – открытие? – и летящая птица.
Пожалуй, такого ещё не бывало,
теперь ты живёшь в единый миг.
Свет
уходит, расширяя круглое небо,
уводит границы, нежно целуя создания.
Птицы
полетели. Просто подбросили вверх
маленьких, хранимых в рукаве,
как мы.
Ты знаешь, я никогда не целовался на морозе.
Никогда не целовался на морозе?
Кто тебя научил целоваться?
А других ты тоже целовал как меня?
Никогда никого.
Так – никогда.
Звенигород
i
поэзии лазурная пустыня
fioretti
блеск реки
цветики лучше многих сих лающих
шагающих
влекомых
вспышкой – на рубежи пространства быть
ii
шагают
замещаемые, молчаний фиолетовых
жёлтых
обнажены
на обросшей равнине
перечни
предметов
согласно
Wolcott
осенний ветер японских поэтов
вот и Лила сегодня промокла
в носу ковыряет сидит
на Кузнецком мосту
нет – говорит мой крёстный, —
кто высоко залез
падать будет не больно
пока летит
успеет покакать
мягко приземлится
«солнце змейкой свернулось на твоём кольце…»
солнце
змейкой свернулось на твоём кольце
смотрит луна
раздающая дни и месяцы и сроки
как же хорошо ты говоришь: эръ
пешеход начинает
ПЕШЕХОД:
Не Цыплакова Галя и не Онегин Женя,
тебя родил поэт счастливый Злов.
Ты вся – мiров косматых изображение,
а может, просто собрание разных слов.
КНИГА:
Гу-у-у, не могу,
лежу в снегу
пупырчатых мыслей.
На мне они повисли
сосисками запретных тайных обществ.
Ты знаешь, пешеход, ведь я отсюда слышу
сквозь шкаф – паучий рост грибов.
И чёрной мышью
шныряю по ступеням продуктовых погребов.
Зову на братский пир кое-кого.
Иль это я расту,
теперь наполню мiр.
Препобедив его границы,
пускаю вострые зеницы
перед собой как ружей треск,
как ртути беззаботный блеск,
реки русалочью отраву.
Четырёхугольник мыслей тебе по нраву?
ПЕШЕХОД:
Который час
сейчас?
«По степи – бронированные машины…»
Слышали, деды…
военная песня
По степи – бронированные машины
в равномерном чередовании
идут, как идут мысли,
ожимая трёхмерный воздух.
Воздел десницу
герой прадедовой песни:
непобеждённый непобедитель.
искушение
серым голосом, круглым ртом
скажет
вытянет на свет
выведет на чистую воду поповских детей, зазнаек
всех перетрясёт в сите, прокричит
каждому – правду!
старая юродивая безбожная
работайте-работайте-работайте-работайте
а-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха
а на краю работы вашей
она сидит, в белый платок укутана
безбожная юродивая
там сидит
кричит
попрекнёт за всё, чего не сделали со своими женщинами
«Весной приходит быстрый день…»
Весной приходит быстрый день
под крики оживающей посуды;
напитки портятся, не действуют, паскуды.
Минуты отмеряет тень.
Сапог на голову надень
погоде ветреной, сквозной болтушке;
довольно хаживать мимо дверей подружке.
Минуты отмеряет тень.
А ввечеру, как схлынут завитушки,
ум наготеет лодкой на обсушке;
отсюды звон и свист и комнатную дребедень
в минуты накрывает тень.
не в колодце под корнями
а мог и не терять
теперь цветение лиц, жесты рук, реки
отравленные зеленью
теперь цветение лиц
если затерял, больно становится больше и больше
мало места
просто мало места. дёрнешься, сразу стена
вот бы выкрутить
спрятать
как пробки из чёрного счётчика