Сквозь известь, чем прозрачней, тем видней
Подследственным: тому – на севера,
Ну, а тебе – тебе в страну теней,
Не к волчьим изумрудам, сибиряк,
Есенинской листвы ненужный ком.
Сгребли тебя – забудь о северах:
Подвал и крематорий на Донском.
На раз-два-три хребты ломают здесь,
Окурки гасят в яблоках глазных.
Какие снегири? Ты вышел весь,
С крючка из мозга вырванной блесны
Весь вытек на рубаху в петухах.
Промчались грезы, гаснут колера,
И ты, как все, не медом здесь пропах.
– Охрана! Выносите гусляра.
Роняет лепестки югорский мак,
Со шконки слепошарый богомол
Во мрак вперяясь, тянешься во мрак
Седой, как лунь, скуластый, как монгол,
И там, во тьме, не кум, не фраера —
Спит теремок, не низок, не высок,
И золотарник золотом истек,
Блестит жемчужный хрящик осетра,
Не тюрьмы там, а юрты, солнцепек,
Там снег на полушалок твой, сестра,
Летит, напоминая Вифлеем,
И только карандашик послюни
Текут стихи – последние огни
Вдоль пристани, но кто мы и зачем?
С овцы паршивой шерсти рыжий клок
И тот не нужен им. Жирует хам,
А наш, дружок, окончен файв-о-клок,
И переоборудованный храм,
Дымит, словно мартеновская печь,
И всюду напоказ отцовский срам,
И не костьми, но пеплом нам полечь —
Там, на Донском, орел степной, сиречь
Казак, биологический отброс,
Бряцающий на лире друг степей,
Орлов, парящих по небу вразброс,
И недруг – сапогов и портупей.
Обол Харону – сталинский пятак —
Паромщику косматому обол,
А то, глядишь, посмотрит и за так
Перевезет: ведь гол ты как сокол,
Сам бывший плотогоном как-никак.
Под звездным частоколом санный путь
И, как нигде, огромная луна,
И женщина: Елена ли она,
Наталья ли? И звезды, словно ртуть,
Текут по чуду в перьях, и полна
Жар-птиц, чьи позабылись имена,
Коробочка твоя, югорский мак,
И, по ветру развеянный подзол,
Плывешь, таращась бельмами, во мрак,
И ад, поди, не горшее из зол.
Лубянку, невостребованный прах,
Припомни. И как там, на северах,
Как в Салехарде, мглистый окоем
Займется беглым перистым огнем.