Произведя должное впечатление на барона, Тиффани опустила кочергу в ведро с водой: заклубилось облако пара. Затем она подошла к барону и продемонстрировала правую руку – целую и невредимую.

– Но я своими глазами видел, как взметнулось пламя! – вытаращил глаза барон. – Здорово! Потрясающе здорово! Это какой-то фокус, да?

– Скорее навык, сэр. Я положила руку в огонь и направила жар в кочергу. Просто переместила жар, понимаете? А пламя, которое вы видели, вспыхнуло и сожгло отмершие кусочки кожи, грязь и всех этих гнусных невидимых кусачих тварей, которые кишмя кишат на негигиеничных руках… – Девушка оборвала себя на полуслове. – С вами всё в порядке, сэр? – Барон неотрывно глядел на неё. – Сэр? Сэр?

Старик заговорил, словно зачитывая из невидимой книги:

– «Зайчиха бежит в огонь. Зайчиха бежит в огонь. Огонь принимает её – но не жжёт. Огонь обнимает её – и не жжёт. Зайчиха вбегает в огонь. Огонь её любит, она – свободна…» Я всё вспомнил! Как я вообще мог забыть! Как я посмел позабыть такое?! Я говорил себе, что запомню это навсегда, но время идёт, столько всего надо запомнить и сделать, мир загромождается, посягает на твоё время и на твою память. И то, что важно, то, что настоящее, – забывается…

Тиффани потрясённо глядела, как по лицу барона катятся слёзы.

– Я всё помню, – прошептал он, захлёбываясь рыданиями. – Я помню жар! Я помню зайчиху!

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась госпожа Лоск. То, что произошло дальше, заняло не дольше мгновения, но Тиффани показалось, будто прошли часы. Сиделка поглядела на неё, с кочергой в руке, затем на плачущего старика, затем снова на Тиффани, которая выпустила кочергу из рук, затем снова на старика, затем снова на Тиффани – кочерга упала в очаг с громким лязгом, и по всему миру прокатилось эхо. Госпожа Лоск набрала в грудь побольше воздуха – точно кит перед тем, как нырнуть на дно океана, и завопила:

– Что ты такое с ним делаешь, а? Убирайся прочь, ты, грязная потаскушка!

К Тиффани тут же вернулась способность говорить, а затем и кричать:

– Я – чистая, и я ничего не таскаю!

– Я позову стражу, ты, чёрная полуночная ведьма! – завопила сиделка, выбегая за дверь.

– Сейчас только одиннадцать тридцать! – крикнула ей вслед Тиффани и бросилась к барону, знать не зная, что делать дальше. Боль встрепенулась. Тиффани её чувствовала. Мысли мешались. Того гляди равновесие нарушится. Девушка на мгновение сосредоточилась и, заставляя себя улыбнуться, обернулась к барону:

– Мне страшно жаль, если я вас расстроила, сэр, – начала она и тут же осознала, что барон улыбается сквозь слёзы и всё лицо его словно светится.

– Расстроила? Помилуй, ещё чего, я вовсе не расстроен. – Барон попытался выпрямиться и трясущимся пальцем указал на огонь. – Наоборот, я поправился! Я словно ожил! Я снова молод, дорогая моя госпожа Тиффани Болен! Я помню тот чудесный день! Видишь меня? Внизу, в той долинке? Чудесный, бодрящий сентябрьский денёк. Малыш в твидовой курточке, помню, она ещё такая кусачая была, всё тело зудело, да-да, ужас до чего кусачая, и мочой попахивала! Мой отец распевал «Жаворонков трели»[18], а я пытался подпевать, но, понятное дело, не мог, потому что голосишко у меня был что у кролика; и мы смотрели, как жгут стерню. Повсюду курился дым, огонь катился по полю; мыши, крысы, кролики и даже лисы бежали от пламени нам навстречу. Фазаны и куропатки в последний момент взмывали в небо, как это за ними водится, и вдруг все звуки смолкли, и я увидел зайчиху. Ох, ну и здоровенную же, а ты знаешь, что деревенские считают, будто все зайцы на самом деле зайчихи? – так вот, она просто-напросто сидела на месте и таращилась на меня, а вокруг падали кусочки сожжённой травы, а за ней бушевало пламя. Она неотрывно смотрела на меня, и я готов поклясться, что, как только она поймала мой взгляд, зайчиха взвилась в воздух – и скакнула прямо в огонь. Я, понятное дело, разревелся – такая она была красивая. А отец подхватил меня на руки и шепнул, что откроет мне один маленький секрет, и научил меня заячьей песне, чтобы я узнал правду и перестал плакать. А потом, уже позже, мы прошлись по пепелищу и никакой мёртвой зайчихи не нашли. – Старик неловко повернул голову к Тиффани и засиял, буквально засиял. Засветился изнутри.