Атаман пробегал глазами по листу бумаги, на котором ровными строчками красовался каллиграфически написанный шрифт. В конце письма стояла круглая войсковая печать – такая же, как была на сургуче. Иван Михайлович, читая, то слегка хмурился, то широко открывал глаза, а в конце письма его губы растянулись в довольной улыбке. Он разгладил усы, мельком глянул на казака и снова прочел все письмо от начала до конца.

– Ага! Так – то! Ай маладца! – раздавалось в тишине хаты.

Видно было по всему, что новости добрые. Василь стоял навытяжку, боясь задать вопрос. «Сколько бы ни продлилось, буду ждать!» – пронеслась мысль.

Иван Михайлович, дочитав, снова аккуратно сложил лист бумаги. Взяв в руки конверт, чтобы положить письмо внутрь, он удивленно крякнул и повернул бумажный склеенный сверток. Из него выпал еще один, сложенный так же, как и предыдущий, лист бумаги. Билый раскрыл лист, и вновь улыбка отразилась на его лице.

– Ай, да добрые ж вести привез ты, Василь! – хлопнув ладонями, воскликнул атаман. – Ох и добрые! – И, повернувшись к образам, истово перекрестился. – Слава Богу за всё!

– Дозволь, батько? – Дверь хаты отворилась, и на пороге возникла фигура старшего сына. Прежде чем появиться перед очами отца, Микола тщательно вычистил пыль с бешмета и шаровар и натер голенища ичиг. В руках он держал кувшин квасу и шепнул Василю, не разжимая губ: – Отомри. Пей.

Приказной принял кувшин и с благодарностью отошел в угол.

– Аааа, сынку! – радостно воскликнул Иван Михайлович. – Ну проходь, проходь! Хотя постой! Кликни за одним и Михася. Шоб опосля десять раз не повторять одно и то же. Да живей!

Что-то важное заметалось в воздухе. Птицей забилось в светлой комнатке. Миколе передалось волнение отца. Но судя по его настроению, вести, которые привез Василь, обещали быть добрыми. Подъесаул вышел на крыльцо и, повернувшись к базу, позвал брата:

– Михась! Батько кличет! Ходи до хаты!

– Так овцы же?!

– Живо стараться!

– Есть!

Михась положил охапку молочая овцам, отер рукавом бешмета пот со лба и нехотя пошел к хате. Кивком головы задал немой вопрос Миколе, тот, пожимая плечами, так же, не произнося ни слова, ответил, мол, не знаю, требует батька к себе – значит, надо исполнять.

Через минуту оба брата, перекрестившись на образа, стояли перед Иваном Михайловичем. Чуть в стороне так же, по стойке смирно стоял Василь. Глаза остекленели. Кувшин на лавке. Готов исполнять любой наказ. Только не выгоняйте – дайте послушать последние добрые новости.

Подъесаул, глянув на приказного, невольно улыбнулся, но тут же спрятал улыбку в кулак, делаясь серьезным. Момент требовал блюсти дисциплину. Да и отец выглядел слишком торжественным.

– Сынки.

– Батько, – эхом отозвался младшенький. Отец сердито свел брови, но слишком делано. Разулыбался.

– Ну шо, сынки! – начал Иван Михайлович. – Добрые вести пришли в нашу хату. Такие добрые, шо лучше и не бывает!

– Да уж не томил бы ты нас, – отозвался Микола. Сам думая: «Неужто крест пожаловали?»

Братья переглянулись и затем вдвоем посмотрели на Василя. Тот, заметив их взгляд, слегка помотал головой. Мол, нет, хлопцы, не знаю ничего, хотя и пытался ребус разгадать.

Иван Михайлович светился и пыхтел, как новый самовар. Взял в руки первое письмо и, смахнув на радостях слезу, прочитал вслух. Это был приказ войскового атамана о направлении подъесаула Билого Николая Ивановича, за особые заслуги, для прохождения службы в Собственном Его Императорского Величества Конвое сроком на три года, с определением во Второй Кубанский казачий эскадрон.