– Не платить им? – переспросил Эшера казначей. – Очень мило, что ты нам подсказал. Но позволь узнать: как мы поступим, если наместник направит в Кленхейм солдат?

Цеховой мастер презрительно фыркнул:

– Если придут и начнут чего-то требовать – пусть катятся обратно. Или клянусь, я первый возьму в руки аркебузу!

– Да ты, верно, рассудка лишился, Фридрих?! – вскипел казначей, но старый мастер лишь хлопнул по столу тяжелой ладонью:

– Будем драться, и точка.

Бургомистр вздохнул. Господи, что за наказание – слушать глупца! Без сомнения, Фридрих – хороший мастер и свечное ремесло знает получше многих. Но здесь, в Совете, от него нет совершенно никакого толку. Никогда ни во что не вникает и не желает слушать других. Вместо этого придирается к мелочам, начинает склоки, шумит и горлопанит там, где нужно посидеть и подумать.

– Не знаю, как вы посмотрите на это, – вдруг пробасил Хагендорф, – но в Магдебурге есть несколько крепких ребят, которые собирают деньги с должников, не желающих платить. Я мог бы потолковать с ними и…

– Глупости, – перебил бургомистр. – Не хочу даже слушать об этом. Скажи, Якоб, может, найдется в Магдебурге кто-то, готовый перекупить наши долги?

Но Эрлих только сильнее нахмурился:

– Я говорил с одним менялой с Золотого Моста. Он предлагает меньше половины за эти расписки. У других условия не лучше.

– Да, в этом нет никакого смысла, – вздохнув, сказал бургомистр.

– Отчего же, – возразил Хойзингер. – Если, не ровен час, под стены Магдебурга вернется армия кайзера, наши расписки не будут стоить вообще ничего. А сейчас из этой гнилой тыквы мы хотя бы сможем вырезать здоровую сердцевину.

– Цех подобных сделок не заключает, – набычился Эрлих. – И не отдает свое имущество за бесценок.

– Никогда, – подтвердил Карл Траубе.

Прочие цеховые мастера дружно закивали.

– Воля ваша, – хмыкнул Хойзингер. – Беда только в том, что сейчас вы, господа свечники, сами не отчисляете ничего в кленхеймскую казну. Вот, посмотрите!

И он разложил на столе бумаги.

– Решением общины цеху свечников был назначен размер годового налога в сотню талеров. Из них в казну поступило всего тридцать. Цех может ждать денег от скупщиков хоть до второго пришествия. А меня интересует лишь одно: когда вы сами заплатите городу?

Эрлих ничего не ответил. Его крепкие, покрытые вздувшимися голубыми венами руки лежали на черной поверхности стола без всякого движения. Казалось, он не слышал обращенного к нему вопроса.

– Когда город получит деньги? – раздраженно повторил Хойзингер.

Старшина неторопливо погладил кончиками пальцев жесткую седую бороду.

– Сейчас сделать ничего нельзя, – равнодушно сказал он. – Придется ждать до весны. После Пасхи в столицу прибудет купец из Гамбурга, с которым я вожу знакомство. Возможно, с его помощью мы сумеем устроить наши дела.

– Отговорки, пустые обещания! – воскликнул Хойзингер, черкнув по воздуху маленькой своей рукой. – «Вполне возможно», «после Пасхи»… Что будет после Пасхи?! Может быть, этот гамбургский торговец захочет выкупить долг. Может быть – нет. А может, к этому времени расписки скупщиков будут годны только на то, чтобы заворачивать в них соленую рыбу. Если у цеха нет денег, пусть отдадут нам имеющиеся в запасе свечи. И этими свечами мы выплатим подать наместнику.

– Нельзя ничего отдавать Магдебургу! – стукнул кулаком Фридрих Эшер.

– Напрасно кричишь, Фридрих, – невозмутимо произнес Адам Шёффль. – Здесь все решает не цех, а община. Или ты хочешь, чтобы мы платили подать из собственных кошельков?

Зал зашумел.

– Фридрих прав! Магдебург обирает нас – так зачем же идти на уступки? – говорили цеховые мастера.