Я позволила себе улыбнуться – пусть впивается. Скоро эта рана станет смертельной.

План танцевал у меня перед глазами, отточенный пасьянс из мести и расчета. Отключение света? Слишком примитивно для крысы, годами грызущей его империю. Я приготовила изящнее: крошечный приборчик в вентиляционной шахте, мой личный шедевр – эм-импульсатор в корпусе из черного нефрита. Пусть думают, что древние души восстали против осквернителей гробниц, когда искры поползут по позолоте стен.

Охрана. Снисходительно оглядела шеренгу горилл в пиджаках на два размера меньше. Знаю каждого: лысый с рубцом – хромает после встречи с моей дымовой шашкой в Стамбуле; тот, что потирает колено – ревматизм от ночных дежурств у яхты Ренара. Их маршруты прописаны у меня в зрачках: три шага влево, почесать затылок, проверить часы. Слепые зоны шире, чем пропасть в его черной душе.

Сейчас.

Сейчас он ощутит вкус пепла на языке – тот самый, что семь лет стоял у меня в горле.

Палец дрогнул на браслете – крошечная кнопка холодом въелась в подушечку. Где-то в чреве здания хрустнуло, словно грызли кость, потом взвизгнуло, как подстреленная летучая мышь.

И тьма. Сладкая, густая, обволакивающая тьма, в которой мое сердце забилось в такт мигающим алым огням.

– Не волнуйтесь! – голос аукциониста треснул, как фарфоровая маска. Я уже мчалась сквозь хаос, кожей чувствуя, как страх толпы бьется о стены горячими волнами.

Две минуты. Шестьдесят ударов адреналина в висках.

Я проскользнула между охранниками – их дубовый запах пота, грубые пальцы, хватающие воздух. Амулет на шее вздрогнул, вобрав в себя желтый глаз фонаря.

«Призрак», – усмехнулась я про себя, пока перчатки из термоткани искали защелку. Хрусталь запел под пальцами – тонкий звон, как плач ангела над разбитой вазой.

Око легло в ладонь. Холодное. Тяжелое. Живое. Пульсация билась сквозь термоперчатки, как сердце нерожденного демона.

«Проклятие», – шептало что-то внутри, но я уже отпрыгивала назад, пряча добычу в карман-хамелеон на бедре. Свет хлопнул по глазам белой плетью.

Тишина. Гулкая, натянутая как струна. Потом – рёв.

– Исчезло – визг аукциониста вспорол воздух.

Где-то за спиной взметнулся голос Ренара – ледяной клинок, рубящий панику: – Никого не выпускать!

Кровь стучала в ушах маршем.

«Тише, Лисёнок, – прошептала я себе, прижимаясь к мраморной колонне, – ты же любишь кошки-мышки».

Я влилась в поток шелков и страха, позволив толпе нести меня к спасительной щели за бархатным занавесом. Бегство? Нет. Я растворялась в их панике, как капля чернил в вине. Плащ-дождевик шуршал по комбинезону. Мое лицо отражало ту же истерическую гримасу, что и у всех этих размалеванных кукол. Идеальный маскарад, где каждый самозванец.

Двадцать метров до свободы пахли дезинфекцией и старыми трубами. Я считала шаги, чувствуя, как охранники с рациями прорезают толпу акульими плавниками. Лестница вниз уже мерещилась в ноздрях – затхлая вонь канала, обещавшая объятия моторки с поддельными номерами.

Коридор впился в бок холодными пальцами. Темнота липла к коже, как масляная пленка на воде. Воздух густел плесенью: вековой пот подземелья. Адреналин звенел в ушах колокольчиком сумасшедшего карнавала.

*Почти… Почти…*

Дверь. Дубовый монстр с щелью в брюхе. Я проскользнула в рану камня, вдохнув ночь полной грудью. Золотой Рог перелился в глазах ядовитым янтарем. Пальцы уже впились в пряжку плаща, готовые сбросить личину вместе с тканью…

И застыли.

Лодка качалась у причала, верная как пес. Но вокруг нее стояли тени – слишком правильные, слишком тихие. Слишком много сигаретных огоньков, танцующих в такт моему замершему сердцу.