Утвердившись в этой мысли, Джулиана прокашлялась. Ее попутчик поднял глаза от измятой газеты.

– Извините, – произнесла она, но вспомнив, что желала остаться неузнанной, тотчас заговорила неестественно низким голосом, подавшись вперед с видом заправской заговорщицы: – Возможно, ваша помощь окажется для меня неоценима…

Но тут ее прервал пронзительный звук рожка возницы. За этим последовал глухой удар, и повозка стала заваливаться на бок, увлекая за собой Джулиану и ее спутника. Падая, мисс Бакстер ударилась головой о дверцу с такой силой, что у нее разом заныли все зубы.

Какое-то время экипаж балансировал в устрашающем положении, но наконец выровнялся, проехал по инерции еще несколько футов и остановился. В карете возникла гробовая тишина, которую нарушал лишь звук учащенного дыхания Джулианы, потом раздался резкий стук в окошко. Оба пассажира разом подпрыгнули.

– Никто не пострадал? – раздался обеспокоенный голос кучера.

– Все в порядке. – Полный джентльмен поудобнее уселся на сиденье и стал спокойно складывать газету – так, словно регулярно попадал в подобные переделки. – Мы столкнулись с другой повозкой, да, мистер Джефферс?

Мисс Бакстер сжала виски, стремясь утишить боль, и вдруг поняла, что ее бедная шляпка валяется в куче сора на замызганном полу кареты. Но, потянувшись было за нею, Джулиана тотчас отдернула руку – она и подумать не могла о том, чтобы надеть это на голову. Ведь даже ногами она касалась этого грязного пола с некоторой опаской…

Открыв дверцу, возница заглянул в карету – вид у него был донельзя озабоченный:

– Вы ушиблись, леди?

У Джулианы раскалывалась голова, а желудок едва не выскакивал через рот, однако боли ни в руках, ни в ногах она не ощущала. Стало быть, обошлось… Весь заляпанный дорожной грязью возница внимательно посмотрел на голову мисс Бакстер. По тому, что рыжие кудряшки отчаянно лезли ей в глаза, Джулиана поняла, что заодно порастеряла и почти все шпильки. Разумеется, на лице возницы тотчас отобразилось искреннее потрясение цветом ее волос.

И Джулиане вдруг стало по-настоящему нехорошо. Напряжение изматывающей трехдневной дороги, страх быть узнанной, а заодно и потрясение от столкновения сделали свое дело, – ею внезапно овладела неконтролируемая паника: «…Ни одна душа на свете не ведает, где я. Если бы сегодня я погибла и валялась бездыханной в грязи шотландской дороги, раздавленная колесами этой вонючей повозки, то отец… ну… отец просто-напросто убил бы меня!»

Содержимое ее желудка – сомнительного качества пастушья запеканка, съеденная во время остановки в Аллапуле, – настойчиво просилось наружу. Почти оттолкнув возницу, Джулиана устремилась вон из экипажа, уже совершенно не заботясь о том, как выглядит. Щурясь на заходящее солнце, она с минуту постояла, шатаясь и хватая ртом прохладный воздух. Наконец буря в желудке утихла.

Вокруг нее словно бурлил водоворот: неясные коричневые, синие и зеленые пятна… витрины, навесы и люди, люди, люди… Она даже не сразу заметила это. Но, в конце концов, единственный объект, который не двигался, привлек ее внимание. Что-то маленькое лежало на земле футах в тридцати от нее.

За спиной у Джулианы уже суетились люди, помогавшие закрепить попадавшие с крыши экипажа посылочные ящики и сундучки. Она слышала обрывки чьих-то разговоров, звон посуды и взрывы смеха, доносившиеся из ближайшего паба. И ровным счетом никого из жителей городка не заботило, что вечерний экипаж только что сшиб одного из жителей, чье тело, распластанное в дорожной пыли, лежало сейчас поперек улицы, никому не нужное…