– Не знаю.

– Завидую я ему – в Австралию человек уезжает… А он не говорил, как у него получилось?

– Его жена – или врач, или медсестра – точно не помню, а в Австралии их не хватает.

– Все равно им завидую.

Наташа достала из сумочки пачку «Winston Lights», открыла ее, взяла сигарету, прикурила синей пластмассовой зажигалкой, выпустила дым изо рта.

Я сказал:

– Ну, кому-то и здесь неплохо…

– Тому, у кого много денег. Мы к таким не относимся… – Наташа затянулась. – Ну и что ты насчет этого думаешь? Хочешь ехать или не хочешь?

– Еще не решил. Пока я не вижу причин, почему я должен обязательно ехать. Мне здесь совсем не плохо. Это ты все время говоришь, что тебе плохо, а мне – нормально.

– А жить с родителями почти в тридцать лет – это нормально? Ты, наверно, до пенсии с ними бы жил? И всю жизнь, до пенсии, на своем бы заводе работал. Восемь лет уже – давай, продолжай в том же духе.

– А тебе что, обязательно надо, чтобы своя квартира была?

– А почему бы и нет, что в этом плохого?

По цементной дорожке вдоль пляжа шли трое парней лет по двадцать. Они повернули головы и стали разглядывать девушек. Та, что в белье, прикрылась оранжевой майкой.

– Я в Москве никогда не была, – сказала Наташа.

– А я был, один раз, еще в школе.

– Да, помню, ты рассказывал, но давно уже…

– Ездили на экскурсию, после шестого класса. Но я почти все забыл. Помню только, что в Москве тогда был фестиваль Индии или что-то подобное. И нас привели в Парк Горького, а там – эстрада открытая, и на ней стоит посередине индус и бьет в барабан, а вокруг него человек пятьдесят или сто взялись за руки, как в хороводе, и танцуют – и индусы, и наши.

– Что, серьезно?

– Ну да. Прыгают, взявшись за руки. А еще, помню, иду к туалету, и оттуда выходит индус в своем индусском наряде – каком-то балахоне, и что-то там поправляет в том месте, где должна быть ширинка. Может быть, это он так мастурбировал…

– Да ладно тебе сочинять…

– Я не сочиняю, рассказываю все, как было.

– Ага, как было. Кроме ширинки индуса, можно подумать, в Москве ничего интересного не было.

– Как это – не было? Красную площадь помню еще, ГУМ. Ну и все. Я потом, тем самым летом, ездил с родителями в Ленинград – была экскурсия от их завода. И Ленинград мне намного больше понравился, чем Москва.

Я обнял Наташу за плечи. Мы смотрели на набережную на другом берегу, на полукруглую крышу дворца спорта и девятиэтажки за ней, на машины и трамваи на мосту.


На эстраде у дворца спорта выступал ансамбль народного танца. Десятка два девушек в сарафанах и парней в длинных рубахах отплясывали, стуча сапогами. Им подыгрывал дядька с баяном. У эстрады толпились зрители – в основном, пенсионеры и дети. За столиками у палаток народ пил пиво и ел шашлыки. Рядом, у фонтанов, дети катались на машинках с электромотором.

Я и Наташа шли по площади у дворца, держа в руках по бутылке «Балтики-тройки».

– А я и забыла, что сегодня день города, – сказала Наташа. – С такой работой вообще все на свете забудешь.

Я промолчал, глотнул пива. Мы подошли к ограде набережной, остановились.

– Митя, а может, будет лучше, если ты уедешь – и все?

– Что значит – все?

– Ну, у нас с тобой все.

– Ты что, этого хочешь?

– Да нет, но я не знаю… Мы давно с тобой, я привыкла, но я не вижу никакой перспективы. Не вижу какого-то будущего…

– А зачем тебе будущее? Надо жить сегодняшним днем. А если я и уеду, что тут страшного? Ты тоже можешь ко мне перебраться, найдешь там работу…

По реке проехала моторная лодка, от нее разошлись в обе стороны волны.

Я сказал:

– А помнишь, лет двадцать назад весь тот берег был уставлен моторками?