Вот бы Куклу сюда (так Мария часто называла дочку)! Ей бы тут понравилось: тихо, красиво, большой просторный сад, вкусные фрукты. Было бы здорово отправлять ее на лето из пыльного, шумного, раскаленного зноем города. Но такой возможности нет.

Мария многого не могла себе позволить и постоянно мучилась угрызениями совести. Денег на то, что хотелось приобрести, вечно не хватало, а просить у Стефана мешала гордость. К тому же уделять дочери достаточно времени не получалось, а ведь Кукле требовалось повышенное внимание.

Она росла немного странной, чересчур погруженной в себя, не похожей на других детей ее возраста. Была слишком серьезной, молчаливой, замкнутой. «С характером», как говорила Милана.

Вот с Миланой они ладили неплохо, да еще с Филипом, ее сыном – они с Куклой были ровесниками, обоим недавно исполнилось шесть. Узнав, что маме придется уехать на несколько дней, а она останется с тетей и братом, дочь не огорчилась, а, наоборот, даже обрадовалась. Скучает ли она по матери? Мария часто не могла понять, что творится у нее в душе, о чем она думает.

Когда Мария уезжала, Кукла подошла к ней попрощаться и, в своей сдержанной манере, коротко обняла мать за шею, позволила поцеловать себя, а потом сделала то, чего Мария никак не ожидала: вручила ей подарок – большого плюшевого оранжево-коричневого медвежонка по имени Винни.

Мария удивилась такой щедрости, но не подала виду. Она знала, как дочка обожает эту игрушку: везде таскает с собой, отказывается ложиться в постель и засыпать без своего плюшевого приятеля. Один глаз у Винни отвалился и потерялся, найти его не сумели, и девочка рыдала так горько, что у Марии разрывалось сердце.

«Он не видит! Ему больно!» – заливалась слезами малышка. Мария обежала полгорода, чтобы купить пуговицу, которая формой и цветом немного напоминала глаз медвежонка, и только после того, как ее пришили, дочка немного успокоилась.

Девочка так сильно привязана к игрушке, потому что ей недостает общества матери – не нужно быть психологом, чтобы понять это. Мария в который раз пообещала себе больше заниматься с ребенком, читать дочке по вечерам, гулять с ней в парке, а в сентябре съездить к морю.

Если все получится так, как Мария надеялась, то деньги на это у нее будут. Да и на хорошую работу она сможет устроиться. Мысли снова вернулись к Плачущему лесу. По всему выходило, что ее дальнейшая жизнь сейчас зависела от этого загадочного, проклятого места.

Мария сорвала с дерева грушу, но та оказалась твердой, как камень: видимо, не поспела еще, поздний осенний сорт. Она огляделась по сторонам, думая, нет ли где компостной ямы, и только тогда заметила пожилого мужчину в соседнем саду.

Старик в низко надвинутой на глаза соломенной шляпе сидел на деревянном стуле вполоборота к Марии под старой раскидистой яблоней. Наверное, видел, как она бродит по саду, и ждал, когда подойдет и поздоровается с ним.

Девушка бросила грушу на землю и подошла ближе к забору.

– Добрый вечер, – сказала она, но ответа не получила.

Возможно, старик туговат на ухо, решила Мария, и поздоровалась еще раз, повысив голос, даже рукой в знак приветствия помахала. Однако ответа снова не получила.

Мария почувствовала себя глупо. Что делать – развернуться и уйти? Попробовать еще раз? Пока она терзалась сомнениями, старик вдруг «ожил»: повернул голову и уставился на девушку. Глаза у него были воспаленные, обведенные красными полукружьями. Кожа мешком свисала с шеи, как у индюка.

Девушка неуверенно улыбнулась.

Старик промычал что-то нечленораздельное.