Так что, продолжала она любоваться представшей сценкой и тайно, и не против воли, и с той возможностью, когда за подобное ей не выскажут в лицо каким-нибудь осуждающим выговором. Пусть тело всё ещё находилось в оцепенении воспалённого жара, лихорадочной дрожи и содрогалось от мощных внутренних толчков обезумевшего сердца, какое-то мнимое ощущение временной безопасности и даже защищённости скрадывало часть ненормального волнения, подобно густым теням помещения под потолком, скрывавших её собственное местонахождение от глаз остальных участников разворачивающегося безумия. И, само собой, отвести взгляд в сторону она бы уже не сумела, не говоря о тех моментах, когда окутавшие её сети эмоциональной неуравновешенности на происходящее ощутимо ослабили свои смертельно-опасные тиски, а она продолжала наблюдать за действиями человека, который теперь в сущности заполнил собою всё – визуальный обзор и чувства восприятия на него. Словно другого больше и не существовало, ни за пределами этих стен, ни где-либо ещё, и ей приходилось тонуть во всём этом, поскольку иного выбора у неё не было. Или ей казалось, что не было?..

- Поверьте, мне нисколько ни жалко. Даже более того, открою маленькую тайну… - случайно или нет, но проникающие в денник раскалённые до красна лучи заходящего солнце, подобно острейшим клинкам из ослепляющего «металла», прознали и рассекали воздух насквозь, останавливаясь лишь на одном неприступном для них препятствии – на живой скульптуре мужской фигуры. Красными «порезами» скользили по бронзовой, а в тени почти тёмно-медной коже, огибая или же соприкасаясь с контрастными рефлексами и рельефными мазками угольных штрихов.

Оторвать восхищённый взгляд от этой завораживающей игры небрежных движений, света и теней было просто нереально. Будто сюда проник древнейший ведический бог, очаровав и заколдовав всех своих глупых жертв магическим танцем физических заклинаний. Ещё и не по моде длинные до основания шеи локоны тёмно-каштановых (а в темноте почти багряно-смоляных) волос только усиливали данный эффект – удерживая чужие взоры своими тончайшими нитями чёрных паутинок брильянтовым отблеском недосягаемого сокровища. Если по его лицу сейчас начнут проявляться языческие письмена-иероглифы, а на теле проступать витиеватыми узорами оцветнённые шрамы, наверное, Эвелин нисколько этому не удивится. Они итак уже все балансировали на гранях у пересечения двух несовместимых миров, превратившись в одно целое – в общую биомассу, в прозрачную глину, именуемую чувствами. И кто-то (чьи-то ловкие пальцы) ваял из них угодные лишь ему ощущения и порывы, придавая им желанные формы и линии, по которым выбивал золотыми иглами, как по обнажённой коже, татуировками тайных знаний и древних рун.

Страшно, восхитительно и недосягаемо… как при падении… смертельно необратимом падении.

- На самом деле мужчинам нравится хвастаться своим хозяйством и демонстрировать свои размеры не только друг перед другом, особенно, если там есть, что показать. Да и кому, как не искушённым дамочкам оценивать подобное добро. – его руки уже опустились к поясу брюк и к длинному гульфику, в этот раз уже не так быстро расстёгивая скрытые пуговки внутренней застёжки. И всё равно дыхание спёрло не только у Эвы.

В деннике опять стало неестественно тихо.

Языческий бог продолжал свой ритуальный «танец», удерживая внимание каждой, находящейся здесь дурочки без какого-либо усилия. Да и кто сказал, что это он безропотно выполнял чьей-то каприз или глупый приказ. По его поведению, взгляду и высказанным фразам, всё выглядело с точностью наоборот; по реакции всех трёх сестёр Клеменс – выдавало обратным последствием.