Тряхнул загудевшей башкой, приводя себя в ум. Корнилов, Лена хороша, но секс – это всего лишь секс. Глаза закрой с любой, и сильно ли отличаться оно будет? Надо оно мне сейчас? Вообще?

– Вот посмотрю еще раз и решу, – буркнул самому себе в зеркало заднего вида и тронулся.

Чую, одними смотринами не обойтись. Тут распробовать надо как следует.

12. Глава 12

Я уже давно собрала вещи первой необходимости, чутко прислушиваясь к храпу Сергея, а Федька все не просыпался. Пощупала лоб: не горячий, наоборот, потный и прохладный. Бледный очень, но дышит ровно. Такой крепкий сон для него ненормален, пусть я и рада, что он не стал свидетелем произошедшей между мной и мужем отвратительной сцены. Дети такого видеть не должны. Уж не в его возрасте. Лучше никогда. Вот поэтому я и торопилась собраться, чтобы подобное не повторялось. На самом деле, после пьянок муж редко просыпался раньше вечера, и причин спешить не было. Но моя неестественная смелость испарялась пропорционально тому, как все сильнее болели ушибленные места, да и находиться с Сергеем под одной крышей уже было невыносимо. Я буквально не могла дышать. Колотило от мысли, что все может повториться. Проснувшись, Федька все равно оставался вялым и даже есть отказался. Я отнесла сумки в машину, собрала ему с собой бутербродов, постояла на кухне, колеблясь, и все же написала мужу записку. Жить с ним больше не хочу, насилие терпеть не буду, подаю на развод. Все. Что тут еще напишешь?

Сына в машину несла, он хныкал и просто опять уснул, стоило только уложить его на заднее сидение. Передернулась, назвав себя в очередной раз падшей женщиной за то, что уложила сына туда же, где буквально несколько часов назад развратничала с Михаилом. Запах нашей близости все еще мерещился мне в салоне. Запах Михаила Корнилова. Которого не увижу больше никогда.

– Малыш, вставай! – позвала уже перед домом родителей, чувствуя полное опустошение и слабость. Меня тошнило, в голове стало кружиться. Похоже, удар Сергея по лицу был весомее, чем мне сразу показалось. Или это уже нервное истощение. Но пока рано раскисать. – Федюнь, мы к дедуле с бабулей приехали, вставай, сынок.

Федька бывать у моих обожал так же сильно, как терпеть не мог оставаться с матерью Сергея. Так что мои слова сработали, и он сел, протирая глазенки.

– У тебя болит что-то, воробушек? – обернулась я к нему и вдруг осознала, что голос ломается, мне нечем дышать и вот-вот разревусь. Как же он похож на отца, все его черточки взял, моего будто ни капельки. Я это обожала прежде. И так это резало заживо сейчас. Ничего, выдержу.

– Голова, мам, – поморщился он, лохматый, с помятой щечкой.

– Это ты просто спал очень много, родной, вот и болит, – погладила я его по вихрастой макушке, сглатывая ком в горле.

– Так баба Света мне вчера водичку горькую давала, чтоб спал. Я без тебя не хотел. Сказку просил, а она сказала: «Пей и спи».

Ах ты… гадина! Как же так! Внук же тебе родной! А ты его травишь! Зачем? Сериалы твои дебильные смотреть мешал? Почитать на ночь попросил?

Я шумно вздохнула несколько раз, беря под контроль эмоции, и сумела-таки натянуть улыбку.

– Все, никаких горьких водичек больше не будет, воробушек, – пообещала сыну. – Баба Люда тебя сейчас вареньем малиновым накормит и блинами.

– Хочу клубничное и оладушки! – просиял мой мальчик.

– Значит, попросим клубничное! – Мы бодро потопали по дорожке, мощеной плиткой собственноручно папой.

***

– Лен, доча, совсем плохо? – тихо спросила мама, как только налопавшегося оладий с вареньем Федьку папа забрал на улицу. Он на меня только раз при встрече и глянул, стал как туча, обнял крепко, да так и молчал все время.