– Я не бросалась.
– Бросалась. – Сказал он с нажимом, удивленно вскинул вверх свою голову.
Маша отрицательно мотнула головой и вздрогнула – к машине шел Максим. Стук в висках, головокружение, снова плывут круги и ничего больше не слышно и не видно – тугая пропасть тянет к себе. Она трясет головой, а кто-то тянет ее за руку.
– Эй!
Она встряхивает головой. В ее лицо заглядывают сразу двое.
– Ты отключаешься, что ли? – спрашивает обидчик-спаситель, снова сдвигает к переносице черные брови – хмурится.
– Вызови скорую, она головой ударилась. – Второй голос тихий, взволнованный, до боли знакомый – Максим.
– Макс, это ты?
– Да, Маша. – Он улыбнулся, поддался вперед. – Как ты себя чувствуешь?
– Не надо скорую.
– Чувствуешь себя как?
– Уже лучше. – Она не ожидала, но улыбка сама появилась на ее лице.
– Зачем ты это сделала?
Морок спадает внезапно. Слух и зрение – четкие. Она смотрит на него, глаза сужаются от внезапного прозрения. В его голосе укор, упрек, да все, что угодно, только не забота! Глупая! Когда она уже, наконец, перестанет доверять людям, сколько раз уже обжигалась, а все как псина ищет доброты и ласки. И глаза у него такие же синие, с блеском, как у младшего брата, смотрит сурово и сердито. Как же они похожи с Игорем! Противно. Он же его родной брат, значит, они одинаковые!
– Да пошел ты!
Она выкинула руку вперед, вино из бутылки выплеснулось ему в лицо. Маша сбросила с себя плед, открыла дверь машины и бросилась на улицу – бежать, куда угодно, только чтобы остаться одной. Снова слезы, холодными каплями по лицу, превращаясь в ноябрьской стуже в ледяные камни.
– Нет, не трогай меня!
Но Максим схватил ее. Она дернулась и, споткнувшись, упала на землю, упрямо проползла несколько метров и прижалась спиной, к холодному металлу гаража.
– Убери руки!
– Успокойся.
Он протянул к ней ладони, но она со всей силы ударила по ним.
– Убирайся! Что тебе от меня надо? Оставьте меня в покое! – У нее уже не просто слезы – истерика. – Или ты такой же, как твой брат? Ненавижу вас!
– Что ты говоришь? Причем здесь Игорь?
Максим склонился над ней, потянул ее вверх за тонкую куртку, застывшую на морозе и превратившуюся в несгибаемую фанеру.
– Вставай, Маша, ты же замерзла.
– Уйди!
– Поднимайся, глупая, заболеешь.
– Отстань!
– Быстро встань! – крикнул он, больно дернув ее за руку.
Маша, вскрикнула от боли, закричала ему в лицо, захлебываясь от слез:
– Чего тебе надо? Тоже хочешь унизить меня? – в ее глазах бешеная ненависть, она снова ударила его по рукам, плюнула ему прямо в лицо.
Взмах его руки.
Маша зажмурилась, немея от страха. Но он не ударил её, лишь схватил за руку и с новой силой потянул вверх, поднимая на ноги.
– Так будешь меня или нет? – она все-таки встала, засмеялась, нервно и истерично – сил на сопротивление не осталось.
– Что ты делаешь, Маша? Зачем так говоришь? – он обнял ее, притянув к себе, заглянул в лицо.
– Может, у вас это семейное, я же не знаю. – Она всхлипнула, безвольно повисла на его руке, словно тряпичная кукла. Захотелось прижаться сильнее, чтобы ощутить тепло, которого так не хватало.
– О чем ты говоришь? – его голос уже спокойный, но взгляд синих глаз все такой же взволнованный. Смотрит хмуро с тревогой. – Не плачь, Маша, лучше скажи, что с тобой случилось?
– Я ненавижу тебя! – она опустила глаза, уронила плечи, невольно прижалась к нему, вздрогнув от порыва ветра.
– За что? – его шепот ласковый, бредет по замерзшему телу.
Максим снял с себя куртку, набросил на ее дрожащие плечи, заглянул в ее лицо, и она увидела, как его глаза расширились от ужаса. – Что это за синяки у тебя?