Маша поспешно прикрыла грудь руками.

– Ничего.

– Да как же? – всплеснула руками баба Лида. – Тебя кто это так? Милицию надо вызвать!

– Меня никто не трогал! Можно я спокойно приму душ? – Маша нервно дернула дверь на себя.

– Но…

– Отойдите!

– Бесстыжая!

Маша захлопнула дверь, задвинула шпингалет, включила горячую воду. Любое движение приносило боль и дискомфорт. Стоя, босыми ногами, на ледяной плитке пола, провела ладонью по уже слегка запотевшему зеркалу – зрелище дикое. Тонкие и длинные, словно спички, ноги, с заметными ссадинами и синяками, узкие бедра, тонкая талия, слегка округлившаяся грудь, лицо с острыми скулами, дрожащие губы и испуганные карие глаза. Они, на бледном худом лице, казались огромными, словно озера темной воды.

Противно. С отчаянием провела рукой по своему отражению, откинула с лица волосы, встала под горячую воду. Вода бьет по спине, и Маша жмурит глаза от боли. Видит себя, словно со стороны и не может в это поверить – за что ей столько боли и унижения. Перед глазами моменты жуткой ночи – Игорь хватает ее за волосы, толкает и она ползет по мокрому грязному полу – все вокруг в воде, разлитом пиве, слюнях и брошенных окурках, как же противно! Вот он уже толкает ее на грязный топчан, Маша падает, словно тряпичная кукла, безвольно, не сопротивляясь, больно ударяется коленками об пол.

– …Раздевайся!

Голос Игоря эхом раздается в голове. Она подчиняется, но лишь тогда, когда голова наполняется туманным гулом от удара…

Маша встряхнула головой, сбрасывая с себя наваждение прошедшей ночи, облокотилась о стену ванной комнаты, потрогала затылок – болит и, кажется, шишка. Она снова зажмурилась, до боли закусив губу, снова очутилась в темном подвале: вот он, мерзкий и противный Леня, карабкается по ней, заламывает руки, больно кусает грудь, водит своими руками по ее ногам и бедрам. Боль и темнота. Ненависть – какое отличное чувство, сильнее, чем любовь…

Маша всхлипнула и задрожала, схватила с полки мыло и щетку и с остервенением начала тереть свою кожу. Она хотела не просто смыть пот и грязь, она больше всего на свете желала смыть эти жуткие воспоминания…

– Давай поговорим. – Сказала родственница, едва Маша вышла из ванной.

– Я хочу отдохнуть. Я устала.

– Отчего ты устала?

– Я не хочу сейчас разговаривать!

Маша направилась в свою комнату, но дверь закрыть не успела, родственница появилась в дверях.

– Мария, – сказала она, поправляя очки, – я хочу помочь вам, но вы оба как будто не желаете ничего менять!

– Я не думаю, что отец бросит пить.

Маша обессилено села на кровать, завернулась в одеяло.

– С отцом я еще побеседую, – Баба Лида сощурилась. – Ну а ты бросишь свои гулянки?

Маша хмыкнула:

– Мне нечего бросать.

– Вот, и отец твой так же говорит. – Баба Лида, наконец, вошла в комнату и села на старенькое кресло у шкафа, как раз напротив Машиной кровати. Кресло жалобно скрипнуло и в воздух поднялось небольшое облачко пыли, поблескивая при свете. На этом кресле уже тысячу лет никто не сидел. – У вас столько неоплаченных квитанций за коммунальные услуги, за несколько месяцев уже накопилось!

– Раньше этим занималась мама.

– А теперь займись ты. – Родственница снова поправила очки.

– А деньги, где я возьму? – Маша недовольно цокнула, почувствовала, что хочет курить и машинально посмотрела на подоконник, на котором когда-то лежала пачка сигарет. – Отец все пропивает со своими дружками.

Баба Лида замотала головой, сказала с полной уверенностью в голосе:

– Его скоро выгонят, уволят и все.

Маша устало кивнула, соглашаясь. Она и сама об этом часто думала: