Об этом Ромка узнал от очкастого паренька с узкими плечами, брюшком и невероятными волосами: рыжевато-русыми, волнистыми, собранными в хвост на макушке. На Мончаге за такую прическу пацану прилетело бы тут же. Да и в центре за нее можно было отхватить, стоило только свернуть с туристических улиц во дворы.

– Фигасе у тебя прича, – не сдержался Ромка. У него рука была загипсована, а бровь зашита, но он уже отлично себя чувствовал.

– Что, прости? А, ты о волосах! Я, может, мню себя Самсоном… – И усмехнулся надменно. – Но где тебе знать, кто это?

– Герой мифологии. Его сила заключалась в кудрях.

– О, начитанный гопник. Надо же.

– Нарываешься? – Почему-то «Самсон» не вызывал в Ромке раздражения. – Хочешь без волос остаться? Могу устроить.

Он шутил, но парень этого не понимал. И все равно продолжал хамить:

– Рука не отсохнет? Смотрю, одна уже недееспособна. Кого-то до меня стричь намеревался?

Ромка замахнулся ею. Бить парня он не собирался. Даже пугать. Он скорее шутил. Но тот вдруг сжался весь, поник. Плечи дрогнули. Он как будто хотел защититься, но не смог…

– Да я прикалываюсь, ты чего? – Ромке стало за себя стыдно. – Подружиться хотел, а ты на меня бочку катишь. Как тебя зовут?

– Генрих.

– Опять выдумываешь?

– Нет, меня на самом деле так зовут, – устало выдохнул парень.

– А фамилия какая? Корнелиус?

– Розенберг. Мой дед был пленным немцем, строил в Нижнем, тогда еще Горьком, заводские цеха «Красного Сормова». – Он почесал макушку. – А кто такой Генрих Корнелиус?

– Великий оккультист и богослов прошлого, – уел того Ромка. – Он же Агриппа. – И без перехода: – А ты Наташе кем приходишься?

– Другом.

– Или соседом?

– Одно другого не исключает. Живем мы в одной коммуналке, но нас там четыре семьи. В каждой есть дети, однако дружит Наташа именно со мной.

– И куда она уехала?

– Я же тебе сказал, на море.

– А конкретнее?

– В Абхазию. Их семья в Гагру каждый год ездит. Там живет мать дяди Миши…

– А дядя Миша…

– Папа Наташи.

– Михайловна она, значит. И когда Михайловна вернется?

– Я не знаю точно. Но максимум через десять дней, ведь учебный год начинается.

– Она в какой класс идет?

– В девятый.

– Как и я.

– А я, к сожалению, уже в одиннадцатый.

– Ты не слишком мал для выпускного?

– Пошел в школу в шесть и перескочил через класс.

– Умник?

– Бери выше – гений.

– Ты серьезно сейчас?

– Мои родители так считают. Серьезно! И я с ними не спорю. – Генрих снял очки, чтобы протереть их, лицо сразу стало растерянным, очень детским. – У меня фотографическая память. Написать контрольную или диктант для меня раз плюнуть. Готовлюсь к этому пять – десять минут. Я сдам ЕГЭ в следующем году и смогу поступить куда угодно… Только я не знаю, куда мне угодно!

– А ты завали экзамен. Даже не так, перестань хорошо учиться. – «А я начну», – продолжил про себя Рома. – Пусть тебя на второй год оставят! Может, за это время решишь, кем хочешь стать.

– Родители расстроятся. Они привыкли к тому, что их сын гений.

Он собирался развивать эту мысль, но Ромчик ему не дал:

– Наташа ничего тебе обо мне не рассказывала? Как другу?

– Нет. Но я знаю, что она ждала от какого-то парня звонка. День, два, пять… На море уезжала измученная, с красными глазами! – Генрих сердито посмотрел на Ромчика. – Почему ты не звонил? Ведь это ты дал Наташе обещание? – Тот понуро кивнул. – Кинул ее, получается. А как же ваш дворовый девиз: «Пацан сказал – пацан сделал»?

– Я не смог позвонить. – И ткнул пальцем здоровой руки в гипс.

– Ее оторвало? Пришивали? Нет, просто сломана. Даже так можно было потыкать в кнопочки…