Итак, мы проследили судьбу одной мифологемы, возникшей в  1820—1860-х гг. и  распространявшейся тогда в  околонаучной исторической литературе, во второй половине XX в. бытовавшей в  научной фантастике, а  сейчас вновь попавшей в  околонаучную историческую литературу.

Уже отмечалось, что «русский миф» призван «служить механизмом психологической защиты и  компенсации»64, поскольку позволяет преодолеть в  воображении экономическое и  интеллектуальное отставание от западных стран, обозначить «преимущества» русского образа жизни.

Для большинства населения сейчас более приемлемым является вариант «русского мифа», опирающийся на концепты «русской идеи», «соборности», «особого пути» России, определяемого спецификой православия, и  т.п. Но существуют в  обществе и  более радикально настроенные группы, прежде всего в  молодежной среде, склонные к  предельному упрощению сложных социальных проблем, однозначным решениям, плохо знающие историю. Это радикальное меньшинство считает и  православие чуждым России, занесенным из-за рубежа и  разлагающим исконно русские ценности. В  этой среде распространены различные неоязыческие движения65, и  именно их сторонники придерживаются рассмотренного варианта «русского мифа». Для них характерен тоталитаристский утопизм, представление, что можно силой заставить всех жить одинаково, причем группа людей (или даже один человек) может определять это за других. Представители подобного мировоззрения – люди с  достаточно высоким образовательным цензом (средняя школа, техникум, нередко технический вуз), у  которых старые советские взгляды сменила национальная идея в  ее радикально-патриотическом изводе, – полагают, что все социальные и  политические проблемы можно решить насилием. Они не против капитализма, но за «национальный» и  «социальный» его характер.

Появление и  усиление влияния подобного комплекса идей не удивительны. Определяющую роль в  настроениях современного российского общества и  особенно в  идеологических программах, предлагаемых интеллектуальной элитой, играет неотрадиционализм. Он, по формулировке Л.Д. Гудкова, «включает в  себя: 1) идею “возрождения” России (тоска по империи, мечтания о  прежней роли супердержавы в  мире), 2) антизападничество и  изоляционизм, а  соответственно – восстановление образа врага, 3) упрощение и  консервацию сниженных представлений о  человеке и  социальной действительности»66.

Языческий русский миф доводит перечисленные характеристики до предела. Ему присущи следующие черты:

– расизм (представление, что человечество испокон веков состоит из рас, навсегда определяющих физические и  духовные черты их представителей, их образ мысли, их ценности),

– представление, что история всегда являет собой арену борьбы рас и  народов и  что у  народа всегда есть враги,

– вера в  то, что славяне (=русские) принадлежат к  числу самых древних на Земле народов,

– идея, что в  древности славяне создали самое могущественное государство,

– представление, что культура славян повлияла на все другие,

– ориентация на язычество (иногда она выступает не вполне явно, а  иногда делается попытка совместить язычество с  христианством под маркой «русского православия»).

Именно в  молодежной среде находят для себя почву представления, выработанные столетие, а  то и  два назад в  рамках (хотя и  на границах) научной сферы, быстро извлеченные из научного контекста, гипостазированные и  использованные для чисто идеологических и политических целей.