– Зиночка! Мясо уже разморозилось! – вежливо напомнила о себе Юнона через закрытую дверь. – Как вы думаете, Зиночка, может, переложить сегодняшнее дежурство на плечи Нели? Думайте скорее, а то Григорий Фадеевич должен скоро с работы прийти.

В прихожей что-то загремело, шлепнулось и раздался возмущенный глас Нели:

– Нет, Зин, ты слышишь, да? Ее мужик больше всех жрать хочет, а я ему готовь! Зин, слышишь, что говорю? Юнона, а ну быстро к плите! Ходит тут в халатах китайских, как гейша, прости господи… Дашенька, не плачь, детка… тетя нехорошая, она мамочку нервирует…

Услышав, что соседки разбрелись по своим делам, Зинаида на цыпочках вышла из комнаты, ухватила пальто и выскользнула за дверь.

Теперь она неслась к Глафире Ферапонтовне.

Старушка, вероятно, только прибыла, потому что была еще закутана в шаль, когда приоткрыла на звонок свою дверь. Предусмотрительная бабушка выглянула в маленькую щелку, смерила Зинаиду цепким взглядом и безошибочно отчеканила:

– Корытская Зинаида Ивановна, сорока пяти годов, прописалася в нашем доме два года назад, первой группы крови.

– Ага, резус отрицательный, – непроизвольно добавила Зинаида.

– Входи, неча сквозняки гонять, – позволила старушка и загремела цепочкой.

Прихожая хрупкой бабушки больше всего напоминала камеру пыток – здесь аккуратно прислонился к косяку заржавелый топор с мощным топорищем, рядышком стоял молоток, на гвоздике висели две палочки на веревке, такие Зинаида видела в китайском боевике, и еще две бейсбольные биты прилежно торчали прямо возле двери. Зинаида просто глаз не могла отвести от такого арсенала.

– Это чтоба не лезли, – поджала сморщенные губы миниатюрная бабушка. – Хто знат, с кем придется свидаться, народ-то сейчас знашь какой пошел! А у меня прохфезия не спокойна.

– А вы… разве ж вы с такой-то битой управитесь? Вас же ею и того… по головушке-то… – не удержалась Зинаида.

– А вот и фигушки! – злорадно вытаращила глазки бабулька, скинула шаль, ухватила две палочки на веревочке и начала выделывать ими такие кренделя, что нижняя челюсть Зинаиды упала на шелковый шарфик.

Глафира Ферапонтовна с гиканьем крутила палочки, ловко перехватывала их руками и скрюченными ножками быстро перемещалась по маленькому коврику в прихожей. Зинаиде немедленно захотелось вежливо попрощаться и отбыть к себе.

– Ну как? – тяжело дыша, спросила бабулька, вешая палочки на место. – Чаво рот-то раззявила? Глянется тебе моя сноровка?

– А то! – криво перекосило Зинаиду.

– Я нарошно уроки брала. Китаец был самый что ни на есть настояшший. Такой мастер был, такой мастер – один против девятерых управлялся… Царствие ему небесное. Плавать не умел, утоп. А ты, девонька, проходи, сейчас и помянем его, узкоглазого.

Зинаида молча кивнула и безропотно продвинулась в комнату.

– Ты в кухню ступай, у меня там окно большое. А в комнате никудышное окошко, вон тот угол двора совсем плохо проглядывается, давеча пялилась, пялилась…

Зинаида перебралась на кухню, где хозяйка уже выставляла на стол угощения, не забывая косить одним глазом в окно.

– Ну садися, говорю же – помянуть надо.

После первой и единственной рюмочки бабушка Глафира раскраснелась, заблестела глазами и, хрустя огурцом, спросила:

– Ну и чего, Зинаида свет Иванна? За какой нуждой ко мне? Вот приглядуюсь к тебе сейчас, приглядуюсь, а собразить не могу. Когда ко мне другие-то бабы приносютси, я их с одного маха раскусываю: Вальке Сидоркиной про свово мужика узнать интересно, не гулят ли; Бобовой надо знать, чем ее сынок заниматся, не пьет ли, травкой не балуется ли; а Коркина из четвертого подъезда – ну така коровиста, помнишь? – та про всех жильцов гадости узнает. Ой, ну до чего ж баба вреднючая! Насобират сплетен, а потом выйдет на саму середину двора и давай всех помоями обливать. Так и брыжжит, так и брыжжит злобою! Я ей всегда говорю, что за ей участковый следит, она тода смирная делается. А вот тебя чего ко мне принесло?