После взятия Нальчика у нас было еще несколько вылетов на восток к фронту в районе Терека, рядом с Моздоком. Затем, довольно неожиданно, следует отход к Белореченску в зоне боев у Туапсе, где продолжаются упорные бои. Так продолжается до ноября. Я совершил свой 650-й боевой вылет, после чего почувствовал себя плохо. Желтуха! Я догадывался о ней какое-то время, но надеялся, что недуг пройдет и не помешает моим боевым вылетам. Белки моих глаз желтого цвета – такая же и кожа. Я скрываю плохое самочувствие ото всех, кто меня спрашивает, особенно от генерала Пфлюгбайла, который довольно долго пытается заставить меня лечь в кровать. Генерал доставил шампанское на празднование моего 650-го боевого вылета; он крайне изумлен, когда я сообщаю, что мои коллеги будут крайне признательны ему за подарок, но сам я не имею слабости в этом направлении. Через несколько дней с двумя ведрами взбитых сливок прибыло несколько больших тортов. Учитывая, сколько в данной местности коров, устроить это было совсем нетрудно. Два дня мы не едим практически ничего, кроме этих сладостей. В первый день такой диеты едва ли хотя бы один экипаж будет готов к вылету. В настоящий же момент я имел такой же айвовый цвет, как и «Ме-108», который прибыл из Ростова с приказом забрать меня, даже если придется применить силу. Мне удалось уговорить пилота сделать остановку в Карпове, рядом со Сталинградом, где расположился мой старый полк. Мы летим туда курсом на север через Элисту. Здесь я, казалось, готов перевернуть мир, чтобы меня оставили в полку, а мое звено передали кому-либо еще. Но успеха я не достигаю, хотя командир полка обещает мне, что при моем появлении здесь я получу самолет номер один, на котором летал еще в начале русской кампании.

– Но сначала в госпиталь!

Таким образом, в середине ноября я оказываюсь в госпитале в Ростове.

Пребывание в госпитале действует мне на нервы. Я нахожусь здесь почти неделю, но изменений в состоянии почти не вижу, кроме того, что ослаб из-за строгой диеты и непривычного пребывания в кровати. На посещения коллег мне рассчитывать не приходится – им добираться сюда слишком далеко.

Хотя мы находимся около моря, уже становится холодно; я могу сказать это по сквозняку через окно, закрытому не столько стеклами, сколько крышками картонных ящиков.

Доктор, который мной занимается, отличный парень, но он потерял со мной всякое терпение, и потому он становится строгим, когда входит в мою палату и бросает:

– Послезавтра в Германию отправляется санитарный поезд. Я организовал вашу отправку на этом поезде.

– Я не хочу туда ехать.

– Но вам следует отправиться домой для лечения. О чем вы думаете?

Он рассержен.

– Меня нельзя отправлять в тыл из-за такой смешной болезни. Это хороший госпиталь, но я уже належался. – Чтобы у него не оставалось сомнения в том, что я стоек в своем желании, я добавляю: – Я должен лететь в мою эскадрилью немедленно.

Доктор в ярости. Он открывает рот, затем снова его закрывает и наконец начинает горячо протестовать:

– Тогда я сниму с себя всякую ответственность. Слышите – всякую ответственность! – Какое-то мгновение он молчит, а затем энергично добавляет: – Кроме того, я должен указать это в ваших документах на выписку.

Я складываю свои вещи, получаю документы на выписку в соответствующем кабинете и – обратно на аэродром. Здесь работает механик, который часто ремонтировал самолеты моего полка. Требуется лишь немного везения. Именно в этой момент мой отремонтированный самолет выкатывают из ремонтного ангара; так случилось, что он должен быть перегнан на фронт в авиаполк, что находится в Карпове, в 15 километрах от Сталинграда. Не могу сказать, что у меня достаточно сил для полета, я брожу, как сонный, однако приписываю это не моей болезни, а обилию свежего воздуха.