– Корабль взорвался!

Я осматриваюсь. Мы летим низко над водой – самолет чуть накренился. Позади над «Маратом» – огромный столб дыма, поднимающийся на высоту 400 метров. По всей видимости, бомба попала в орудийные погреба.

– Мои поздравления, командир.

Шарновски был первым, кто меня поздравил. После него меня начали наперебой поздравлять по радио другие экипажи. Со всех сторон несутся слова: «Отличное представление!» Стоп, неужели я слышу голос командира полка? У меня ощущение, какое бывает у спортсмена, когда он выполнил трудное упражнение. Хотелось бы сейчас посмотреть в глаза тысяч благодарных пехотинцев. Но теперь надо лететь на низкой высоте в направлении берега.

– Два русских истребителя, командир, – докладывает Шарновски.

– Где они?

– Гонятся за нами, командир.

Я вижу, как два самолета летят среди облаков разрывов.

– Идиоты! Их обоих сейчас собьют собственные зенитки.

Многословие и, помимо этого, волнение в голосе Шарновски – это что-то для меня новое. Подобного раньше не было. Мы летим низко над бетонными блоками, на которых стоят русские зенитки, и почти задеваем солдат крыльями. Те все еще стреляют в наших товарищей, атакующих другие суда. Некоторое время ничего не видно из-за шлейфа дыма, идущего от «Марата». Грохот на поверхности воды, должно быть, ужасный, поскольку зенитчики замечают мой самолет только тогда, когда он ревет у них над головами. Они поворачивают орудия и стреляют по мне, отвлекаясь при этом от главной группы, что летит высоко надо мной. Я в лучшем положении, чем остальные, поскольку лечу на одиночном самолете. Подо мной мелькает множество зениток, в воздухе полно шрапнели. Но как приятно сознавать, что не все эти пушки стреляют по мне! Теперь я пересекаю береговую линию. Узкая полоса русских войск очень неприятна, а набирать высоту нельзя – я при этом потеряю скорость и безопасной высоты достигну не скоро. И потому я лечу низко. Сзади бьют автоматы и орудия. Русские в панике бросаются на землю. Вдруг Шарновски кричит:

– За нами летит «Рата»!

Я оглядываюсь и вижу русский истребитель примерно в 100 метрах позади.

– Пусть получит, Шарновски!

Шарновски молчит. Иван находится уже совсем близко. Я пытаюсь маневрировать.

– Ты спятил, Шарновски? Огонь! Я посажу тебя под арест! – кричу я ему.

Шарновски не стреляет. Наконец он спокойно произносит:

– Я не стал открывать огонь, командир, потому что подлетает наш «мессершмитт», и, если я выстрелю по «Рате», могу его повредить.

Вопрос закрыт – Шарновски контролирует ситуацию; но я весь в поту от пережитого. Трассы от снарядов справа и слева. Я выписываю невероятные зигзаги.

– Вы можете поворачивать, командир. «Мессершмитт» сбил «Рату».

Я гляжу назад. Шарновски говорит правду – русский истребитель лежит на земле. Мимо меня проносится «мессершмитт».

– Шарновски, хорошо бы ты подтвердил для пилота факт сбития самолета.

Ответа нет. Похоже, Шарновски уязвлен, что я не оказал ему доверия в этой ситуации. Я знаю его – он будет дуться, пока мы не приземлимся. Мы уже совершили множество полетов, во время которых Шарновски не произнес ни слова.

После посадки все экипажи выстраиваются перед палаткой эскадрильи. Лейтенант Штейн сообщает, что командир полка поздравил по телефону 3-ю эскадрилью с успехом. Он лично видел очень впечатляющий взрыв. Штейна попросили доложить имя офицера, который пошел в пикирование первым и успешно сбросил 1000-килограммовую бомбу, – этот офицер представлялся к Рыцарскому Железному кресту.

Посмотрев на меня, Штейн произнес:

– Прости меня, но я сказал командиру, что горд за всю эскадрилью, так как считаю, что этот успех принадлежит всем.