Но даже в областном центре огромные массивы такие же, как лет тридцать назад. Нет, хуже, мрачнее, конечно, – стареют, тускнеют. Есть, например, район Молодёжный, который в народе называют Панелька. Строили для себя молодые семьи – было такое движение в советское время: МЖК. Десятки абсолютно одинаковых панельных девятин-«свечек».

Может, в то время казались прогрессивными, симпатичными, квартиры в них – пределом мечтаний, но сейчас они вызывают ужас и панику: не «свечки» это, а гигантские обелиски, в которых легко заблудиться, глаза слепнут от серого цвета – цвета не бетона, а сухого цемента. Действительно, словно кладбище, а не часть города, населённого живыми людьми, рождёнными для радости, красоты, любования миром…

Не так давно появилась строительная компания «Кандинский». В разных микрорайонах областной столицы она возводит весёлые, с большими окнами, пёстрые многоэтажки. Но они, к сожалению, только подчёркивают главенствующую, властвующую серость.

– Здесь налево, пожалуйста, – сказал Аркадий; даже с навигатором многие водители пропускают этот узенький, один из многих, переулок.

Машина свернула и сразу заскакала по колдобинам. Асфальт на проспектах содержат в относительном порядке, а большинство улочек и переулков – как после бомбёжки.

Тряслись недолго – вот уже родная пятиэтажка: бетонные панели с чёрными швами, забитые всякой всячиной балконы, крошечные и хлипкие, два подъезда, выщербленные козырьки над ними. Внутри – сорок квартир. В одной из них он вырос.

– Привет, – зашептала мама, – заходи. Тише только – Юрка спит с дежурства.

Тут, как назло, чемодан ударился о тумбочку.

– Ну не греми ты, говорю!

Уже такой встречи Аркадию хватило, чтоб раскаяться. Зря приехал. Помешал…

Стало неловко за себя, за маму, за громоздкий чемодан, наполненный ненужными, по сути, подарками. Даже за это ласково произнесённое «Юрка». Его мама никогда «Аркашка» не называла, в последние годы только «Аркадий». Ни нотки теплоты. Как к чужому обращалась.

Обнял маму, она тут же попятилась:

– У меня там варится…

Но не ушла на кухню.

– Как дела? – спросил Аркадий. – Юра всё с тобой?

– А куда ему? И зачем? Нормально… Живём.

В этих коротких фразах слышалось: не лезь не в своё дело.

Аркадий пожал плечами, вошёл в зал. Постоял, потом сел на диван. Пружины со скрипом сжались, и скрип тоже был враждебный, недовольный.

– Голодный? – спросила мама.

– Да так…

– Юрку тогда дождёмся и поедим.

– Хорошо…

Она чем-то занималась на кухне, а он сидел и ждал. Начать сейчас разбирать чемодан – значит производить звуки и тем самым раздражать маму. Книги были в той комнате, где спал Юрка. Телевизор включать не стоило даже без звука, да Аркадий и не смотрел его.

Зал с каждым приездом становился всё меньше. Будто съёживался, ссыхался. Может, из-за вещей, которые старели, темнели, а скорее, Аркадий просто отвыкал от подобной планировки, такой мебели, ковра на стене, съедающего пространство. И жил, и бывал в основном в домах светлых, свежих, с продуманной цветовой гаммой, правильным освещением. Даже самое маленькое пространство можно сделать просторным, если подойти к его устройству с умом. А тут… Мебель не подбиралась, а поступала по случаю, предметы не соответствовали друг другу. Ковёр…

Этот ковёр Аркадия раздражал больше всего. Глупый советский ярлык того, что квартира не из бедных. Теперь же он давно демонстрирует, что в таких жилищах обитают отсталые, безвольные, косные люди.

Мама звякнула крышкой кастрюли и тихо, но зло заругалась на себя. И Аркадий мгновенно тоже наполнился злобой – злоба втекла в него бешеным потоком, забурлила, утопила сердце, мозг в едком яде. Злоба была не на маму, а на брата. Брат сейчас мирно спал, а Аркадия колотило от ненависти.