Пест сидел за старым, отполированным столом в землянке Акилуры. Сквозь маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем, угадывались фигуры.

Фигуры местной детворы, собравшейся за ульем, который нашел один молодой охотник.

– Чего умолк? – спросила Акилура задумавшегося Песта, повернув ухо к окну. – А-а-а… Тоже за ульем со всеми хочешь?

– Хочу, баба Акилура… – вздохнув, произнес Пест. Он уж возмужал, подрос и еще сильнее раздался в плечах. Лицо начало приобретать грубые черты.

– Ну, коль хочешь, иди… – с прищуром произнесла старуха. – Неволить не буду…

Пест посмотрел на стол, а затем на свои руки, еще раз взглянув в окно.

– Не пойду, – со вздохом произнес Пест. – Не можно мне своей жизнью жить и то делать, что вздумается.

– Эко как! Ну тогда рассказывай.

– Что знать тебе хочется, баб Акилура?

– Рассказывай, как наказ мой выполнил, как учеба твоя у Трипона – кузнеца из роду Дорожичей – прошла. Что сумел? Что не вышло? Все рассказывай! С прошлого урожая тебя не видывала, не слыхивала.

Пест сложил руки на груди и, вздохнув еще раз, начал рассказывать. Говорил он короткими рублеными фразами.

– Ты уж прости, баб Акилура, но опозорил я село наше. Я со старшим сыном, наследником старосты Дорожичей, на кулаках сошелся. Зело хорошо тот на кулаках бьется, и не смог одолеть я его. Тут меня зло взяло, и не стерпел я. Кулаком с огнем из дара ему в левую скулу сунул.

– Знаю я про то дело. Аль, ты думаешь, что рана жжёная сама так быстро заросла? Не печалься. Ты рубаху сними и спину свою покажи.

Пест скинул на скамью рубаху и повернулся к Акилуре спиной. На спине красовались росчерки шрамов. Шрамы были прямые и явно от кнута. Необычным было только то, что шрамы сильно выпячивались, словно приклеенные. Акилура провела кончиками пальцев по спине, ощупывая шрамы.

– Добро кнута получил! Добро! Соленой водой поливали?

– Оной самой! – ответил Пест и передернул плечами.

– Добро!

– Да, какое уж тут добро!

– Обыкновенное! Помнишь, чего боялся до розг?

– Боялся, что помрет сын старосты и он виру с села нашего возьмёт! Ночь, пока в яме сидел, все единому молился, чтобы живой был.

Старуха с прищуром взглянула на Песта и кивнула своим мыслям.

– От рожи подпаленной не всяк помрет. Только ежели на роду написано. Про все знаю, врачевала я лицо его. Подпалена останется, конечно, но жить будет и наследника сделает. А ежели ты еще раз с кем на кулаках сойдешься – я тебя прокляну на два колена! Ишь! Силу в себе почуял! А я тоже хороша! Огню да земле обучила! – Акилура принялась копаться в корзине, которую с собой принес Пест. – На вот, яблочко скушай… Будет урок тебе, да ему в память на жизнь. А мой наказ за огрехи твои таков: будешь учиться душою глядеть да носом магию чуять! Понял меня?

Пест упер взгляд в пол и согласно кивнул.

– Ты мне за кузнечье ремесло скажи. Что Трипон говорит, тяжко было аль легко?

– Работа в кузне не тяжелее нашей плотницкой, да вот Трипон говорит, что металла не чувствую да мастера из меня не выйдет.

– Кузнец средней руки значится. Но и то в хлеб. Косу аль подкову выковать сможешь?

– Смогу, баб Акилура! Я себе нож сковал! – С этими словами Пест достал из-за пояса небольшой ножик. Тонкое и узкое лезвие делало его больше похожим на шип или полированный плоский гвоздь. Длиной он был в две трети ладони здорового мужика.

– Аль не знаешь ты, Пестушка, что магу оружие в руки брать нельзя? Аль ты на суку повисеть решил, за шею подвешенный? – Голос Акилуры снова приобрел каркающие нотки. Она протянула руку в требовательном жесте.