– Да уж, – хихикнул Гриша. – Задул ему тогда Боб. Я как сейчас вопросики эти помню, вопросы что надо, на засыпон. Этот орет, а Боб ему: «То, о чем я спрашиваю, изложено, кстати, в сегодняшней газете “Правда”»…
И вдруг страшно посерьезнел Гриша.
– Знаешь… понимаешь… – внезапно зашептал он, приблизив к Саше думающее лицо. – Мне кажется, что… что разрушаются какие-то традиционные устои. Понимаешь? Устои жизни. Как-то все… совсем все пошло вразброд. Как-то нет этого, как раньше… крепкого чего-то нет такого, свежего… Помнишь, как мы хулиганили, лекции пропускали? А как с филологами дрались? А как пели?
В стену опять застучали, но Гриша даже и не шевельнулся.
– А что сейчас? – продолжил он. – Какие-то все… нечестные… Несчастные… Мелкие какие-то все. Что-то ходят, ходят, трясутся, трясутся, говорят, шепчут, шуршат! Чего-то хотят, добиваются, волнуются… Тьфу, противные какие!..
– Постарели мы, – сказал Саша. – Вот и всего делов.
– Нет! – взвизгнул Гриша. – Мы не постарели. И я верю, что есть, есть какой-то высший знак, фатум, и все! Все! в том числе и моя бывшая жена-стерва, будут строжайше наказаны! Я не знаю кем, я не знаю когда, я не знаю как. Я не знаю – Божественной силой или земной, но я знаю, что все, все, в том числе и ты, и я, все мы, вы, ты, он, она, они, оно, будем строжайше, но справедливо наказаны. Э-э, да ты совсем спишь, – огорчился он.
– Ага, – признался Саша. – Совсем я устал что-то, знаешь, как устал.
– Ну и давай тогда спать, – сказал добрый Гриша. – Я полезу наверх, а ты на диване спи. Тебе простыню постелить?
– Не надо, – сказал Саша.
– А я тебе все-таки постелю, – сказал Гриша. – У меня есть, недавно из прачечной.
И постелил ему простыню, и погасил свет, и полез на полати.
– Саша, ты не спишь? – спросил он через некоторое время.
– А? – очнулся Саша. – Ты что?
– Извини, старик, я сейчас, еще секунду…
Он спустился вниз и забарабанил в стену к соседям.
– Надо им ответить. Чтоб знали, как лупить. Совсем обнаглели, сволочи, – удовлетворенно сказал он.
И мурлыкал, карабкаясь по лестнице:
А Саша спал. Ему снились: ГУМ, ЦУМ, Красная площадь, Третьяковская галерея, Музей Пушкина, певица София Ротару и поэт Андрей Вознесенский. Легкий Саша бежал вверх по хрустальным ступенькам и парил, парил над Москвой, над всеми ее площадями, фонтанами, дворцами. Скоро он устроится на работу по лимиту и получит временную прописку, а через несколько лет получит постоянную прописку, и тогда – эге-гей! – все держитесь!
– Все хорошо, – бормотнул он во сне.
Ну, хорошо так хорошо. Утро вечера мудренее. А пока – спи, спи, молодой человек, набирайся сил. Жизнь, наверное, будет длинная.
* Пригреть на пичках – обыграть на «пиках», карточный жаргон.
Кержачок – в данном контексте – сибиряк, а вообще-то – раскольник, старообрядец.
Там в океан течет Печора… – суперпопулярная студенческая бардовская песня тех лет, Автор – Ада Якушева. Тогда – жена Ю.Визбора.
Отчего деньги не водятся
– Дa? Ну и что? Ну, пьяный. А вы мне, извините, подавали? Нет? Вот так. А вам я что сделал? Раскачиваюсь и на ногу наступил? Да нет, не нарочно я… Уж вы извините, извините, я немножко заснул. Я – поезд. Я электричку жду до Кубековой. Вы извините, я просто не потому, что я – пьяный, я просто спал, а сейчас проснулся, вы меня извините, я не хотел вам сделать ничего дурного.
Обычная, милая сердцу российская картина. Мужик в мятой шляпе и мятых брюках, проснувшийся в зале ожидания пригородных поездов. Сосед его, интеллигентненький мужчина, хранящий брезгливое молчание в ответ на излияния бывшего пьяного. Бабы, мужики, девки, длинноволосые их хахали с транзисторами, лузгающие семечки и время от времени вскрикивающие в метафизическом восторге: