– Вся ночь впереди, – сказала Соня, когда он затих, упершись лбом в ее плечо. – Еще будет и медленно тоже.

Максим перекатился на спину, лег рядом, раскинув руки. Потом покосился на нее и сказал:

– Давай сфотографирую тебя?

– Зачем? – не поняла она. – Для инстаграма, что ли?

– Чтобы ты увидела, как смотришься на этом ковре. Ты с ним просто сливаешься. Я специально такой выбрал.

– С которым я сольюсь? – засмеялась Соня.

Лежать рядом с Максом на мягком ковре было приятно.

– Ну да, – ответил он. – Глаза-то у тебя как песок. И по цвету, и по фактуре. И волосы тоже.

– Сразу видно строителя! – Соня засмеялась. – Может, ты и артикул мой знаешь?

– Артикула не знаю. А хотелось бы.

– Зачем?

– Для определенности. А то я в тебе тону.

– Тебе это не нравится?

– В сексе – нравится, и это еще мало сказать. А в жизни… – Он секунду подумал и твердо сказал: – Тоже нравится. В конце концов, должно же в моей жизни быть хоть что-то непонятное.

Что он имеет в виду, Соне как раз было понятно. Жизнь его выстроена по железобетонным правилам. Неизвестно, установил он их потому, что ему с такими правилами удобно, или потому, что без них ему не по себе, но во всяком случае Соня с ее книжками, музыкой и прочим подобным, наверное, выбивается из общего прагматизма его жизни, и ему это в самом деле нравится.

Максим встал, подал руку Соне и, когда она тоже поднялась с ковра, поцеловал ее в висок, сказав: «Какая прохладная!». Потом он пошел в глубь квартиры за вином: еще в ресторане сообщил, что у него есть ледяное рейнское.

Пока его не было, Соня достала из шкафа свой длиный шелковый халат и завернулась в него так, что видны остались только голова да пятки. Любуйся пуританской эротикой, раз нравится!

В этой квартире у нее было все необходимое для того чтобы, войдя, сразу же начать удобную, по собственному вкусу устроенную жизнь. Ключ от квартиры Максим дал ей после третьей ночи, которую она здесь провела, и тогда же предложил покупать сюда все, что она считает необходимым.

Это было два года назад. Если бы Соню спросили, почему они не съезжаются, она могла бы ответить: «Потому что он мне этого не предлагает», – и это было бы правдой, но правдой не полной.

Максим не предлагает ей перейти жить в его квартиру, потому что она ни словом, ни намеком не дает ему понять, что это возможно. Он самолюбив и не хочет встретить отказ. А она не говорит ему об этом, потому что… Да к чему искать сложные объяснения? Потому что ей тридцать семь лет, и то, что казалось желанным и само собой разумеющимся в двадцать, сейчас таковым уже не кажется.

За эти два года они создали для себя ту жизнь, которую можно называть комфортной, имея в виду комфорт не только внешний – с этим вот ковром цвета Сониных волос, и с прекрасным городом за окном, и с шелковым халатом в шкафу, – но и внутренний, то есть такой, в котором каждый из них пребывает в согласии с самим собой. Это далось им не методом проб и ошибок. Вместо ошибок были догадки, а пробы они если и делали, то настолько осторожно, что это ни разу не стало ни для кого из них болезненным и не вызвало неловкости.

Однажды в самом начале отношений Соня сказала, что отпуск у нее будет в октябре, и прекрасно, потому что в это время спадает туристический ажиотаж и становится приятно путешествовать. Максим ответил на это индифферентным «да?», не предложил провести отпуск вместе, и она почувствовала себя уязвленной. Но вскоре выяснилось, что на октябрь у него просто намечены важные переговоры, поэтому взять отпуск он не смог бы. Так что повода для обиды тогда не было, и он спокойно дал ей это понять. В октябре Соня поехала с подружкой в Испанию, а следующую половину ее отпуска они заранее договорились провести вместе, и она даже не помнила, от кого исходила инициатива. Главным же приятным следствием всего этого стало понимание личных границ и непринужденное, без опаски обидеть партнера, существование в них.