«Мне все равно», – чуть не ответила Соня.

Но тут в джезве поднялся кофе, она сняла его с огня, налила в фарфоровую чашку, поставила ее перед Борисом, достала из буфета коробку с конфетами.

– Конфет не надо, – сказал он.

– Фигуру бережешь? – Соня улыбнулась. – Тебе можно не беспокоиться.

Он был не только загорелый, но и поджарый, гибкий какой-то, в каждом его движении чувствовалась свободная сила.

– Потому и не беспокоюсь, что берегу, – ответил он. – Тоже раз и навсегда не дается. Из сладкого – только финики.

– Фиников нет.

– Неважно.

– Расскажи, как твои дела, – сказала Соня.

Она вылила остаток кофе из джезвы в свою чашку и села напротив Бориса за стол.

– Ты же знаешь, – пожал он плечами.

– Я только о твоем ютюб-канале знаю.

– А это основное. Все остальное так или иначе с этим связано.

– Да?

Она просто не знала, что сказать. Не знала, о чем с ним говорить.

– Да. Я, конечно, понимал, что эмигрировать в сорок пять лет с филологическим образованием, да еще в такую сложную страну, как Израиль, это очень непросто будет. Но одно дело знать, а другое – в пекарне у арабов тесто месить.

– Прямо вот так?

– Ну а как? С моим бэкграундом работа могла найтись только физическая. И хорошо еще, что здоровья на нее хватило и что квартиру сразу купил. Хотя по сравнению с моей московской это не квартира была, а слезы. Но главное, перспектив же никаких, вот от чего меня в такую депрессию бросило, что о самоубийстве думал уже не абстрактно, а технически. Но это как раз и дало перспективу.

– Что дало перспективу, самоубийство? – не поняла Соня.

– Депрессия. Слава богу, образование позволило отличить ее от плохого настроения. Стал лечиться. А это же групповая терапия, всё проговаривается, и не раз: что с тобой происходит, чего ты хочешь добиться, что для этого надо делать сию минуту, через день, через неделю, почему именно это, а не то, почему именно тебе. Учишься, находясь среди людей, выстраивать внутри себя систему, которая даст тебе возможность существовать.

– И ты научился.

– А куда было деваться? Жить захочешь, еще не тому научишься. Но главное не в этом.

Борис смотрел на Соню так, что не оставалось сомнений: он хочет, чтобы она спросила, в чем главное. Он всегда умел добиться, чтобы она спрашивала, и не просто спрашивала из вежливости, а хотела бы получить ответ.

– В чем же главное? – спросила она.

– В том, что люди меньше думают о насущном, чем принято считать. Не философы, а самые обычные люди с не слишком развитыми навыками мышления больше всего хотят получить не конкретный ответ на вопрос, что им делать для элементарного обустройства своей жизни, а некую общую матрицу. Необъяснимо, но факт. Не где мне найти хорошо оплачиваемую работу, а как мне научиться отличать свою миссию от своего призвания, как привязывать к этому свои навыки, что такое вообще навыки, какие нейронные связи задействованы в их активации и как эти связи развивать.

Объяснять такие вещи Борис умел всегда, ей ли не знать. Матрица, которую он выстроил для нее, девочки, сделала ее жизнь стройной и осмысленной. Собственно, и его издательский дом был такой же матрицей, только имевшей материальные очертания.

– Я поняла, – сказала Соня. – Ты добился возможности заниматься тем, что тебе нравится и при этом приносит деньги.

– Немалые.

– Это же хорошо.

– Конечно.

– Но тогда зачем…

– Ты мне затем, что я не знаю другой женщины, которая была бы так гармонична.

Он всегда говорил прямо. Но, наверное, Соня успела от этого отвыкнуть. И молчала теперь, потому что не знала, что на это сказать.