– Про кота завтра сообщу, – донеслось из прихожей.

«Неужели я выгляжу такой жалкой? Да нет, просто Женька стал мягче. Алеся на него положительно влияет», – решила она.

Было воскресенье, выходные наконец заканчивались. Соня подумала об этом с облегчением. Работа не была ни любимой, ни нелюбимой, но в ней была определенность, и всяко лучше было сидеть в офисе, глядя сквозь дождевые линии на прекрасный Тверской бульвар за окном, чем слоняться по квартире, не зная, чем себя занять, а вернее, не находя в себе желания чем-либо заниматься. В хорошую погоду Соня, наверное, пошла бы гулять, но с первых дней октября дождь лил не переставая, а достаточной романтичности для того, чтобы гулять под дождем, она в себе не находила тоже, да и глупо было бы ее искать.

Она сварила кофе и попробовала читать, сидя за столом в кухне. Но внимание рассеивалось, цеплялось за случайные слова на странице, и мысли от этого приходили тоже случайные или во всяком случае необъяснимые.

Соня вспомнила, как три месяца назад Женя вернулся из Африки в Москву. Алеси даже на горизонте у него еще не было.

– Я не помешаю, если у тебя поживу? – спросил он тогда. – Загранпаспорт менять пора. И визы новые придется делать. Недели три займет примерно. Может, месяц.

– Во-первых, это такая же твоя квартира, как и моя, – улыбнулась Соня. – Во-вторых, помешать мне ты не можешь, потому что этого не может быть никогда. А в-третьих, у меня отпуск и я в Юрмалу еду, так что и сама тебе не помешаю.

– С Максом едешь?

Женька тоже чуть заметно улыбнулся ее словам о том, что не может ей помешать никогда. Связь между ними была неразрывной, но все равно им обоим почему-то доставляло радость каждое тому подтверждение.

– Одна, – ответила Соня. – Максим в командировке.

– Ты чувствуешь себя с ним защищенной? – спросил Женька.

– При чем тут защищенность? – удивилась она. И добавила: – Между прочим, еще бабушка говорила, что профессия должна меня кормить, и тогда я не вынуждена буду связывать с мужчиной программу своего жизнеобеспечения.

Бабушка говорила не совсем это, но неважно.

– Это разные вещи, – пожал плечами брат. – Все равно что зеленое и холодное. Твой заработок вообще не имеет значения. Да и его тоже.

– А что же имеет значение?

– Его готовность тебя защищать.

Она засмеялась:

– Ты говоришь, как средневековый человек!

Он улыбнулся тоже:

– В этом смысле со временем ничего не меняется.

Тот разговор всплывал и всплывал сейчас в Сониной памяти.

Тогда она решила, что Женька сказал все это из-за появившейся у него в африканских поездках привычки к опасности. А поскольку у нее такой привычки не было и быть не могло, то и мыслей таких не могло быть тоже. Но теперь она понимала, что дело было совсем не в Африке – не в крокодилах, львах или эпидемиях.

Он сказал о том, что считает главным. Он не знает, зачем людям быть вместе, если этого нет.

Но ведь ей ничто и никогда не угрожало! Чем ей было поверять свои отношения с Максимом? Она не понимала.

Как не сразу поняла и что вообще произошло. Поднимаясь той ночью на второй этаж приозерного дома, она в самом деле чувствовала только усталость и желание поскорее лечь в постель. Если сонливость считать желанием. Но лечь сразу же не смогла. В ее заторможенном сознании было физиологически ясным лишь омерзение от того, что чужие руки прикасались к ее телу.

Она встала под душ, не подумав, что вода еще не нагрелась. Холодные струи развеяли апатию, имевшую, как Соня поняла сразу же прояснившимся разумом, не физическое происхождение. И тут же она увидела все произошедшее Максовыми глазами: распахивается дверь, на пороге неизвестный громила, его согнутая рука у Сони на горле, ладонь зажимает ей рот, она голая, со спутанными волосами…