И я не могла позволить ему проиграть в этой битве самим с собой!

Тяжело сглотнув и собирая в кулак остатки смелости и веры, я потянулась осторожно вперед, понимая где-то на уровне инстинктов, что любое мое необдуманное движение сделает только хуже, касаясь холодной свободной ладонью горячего и влажного от пота лица монстра.

Это была моя молчаливая мольба.

Мой страх его силы и хищности. Его жажды до меня и моего тела, такой огромной и оглушительной, что она раздавливала меня, кусая сжимающимся воздухом вокруг нас, наполненным разрядами его мощи и остатками сожженного в страсти кислорода.

И он услышал его.

Впитал в себя с моим взглядом, распахнув глаза, и впиваясь руками в края лежанки с такой силой, что доски истерично затрещали, а из груди монстра вырвался стон, переходящий в леденящий душу вой.

Он был распят собственными эмоциями.

Уничтожен ими и выжат насухо, когда в этот раз даже не столько отшатнулся, сколько стек с меня на пол, не в состоянии подняться сразу на ноги.

В какой-то момент я ни на шутку испугалась, пока, боясь пошевелиться, но слыша его судорожное дыхание, словно монстр задыхался и дрожал так сильно, что было отчетливо слышно, как стучат его зубы.

Я не знала, что с ним происходило, прислушиваясь к каждому звуку, и видя лишь отчасти с той точки, где я продолжала лежать на лежанке с выдранными краями, что монстр пытался подняться, упираясь ручищами в пол, но его шатало так, словно он был очень сильно пьян.

Никогда я еще не видела ничего подобного. Но была ему действительно благодарна за то, что он сдержался.

Этими чудовищными неимоверными попытками, которые я наблюдала, затаив дыхание и думая о том, что едва ли кто-то бы из людей смог отказаться от того, что хотел больше всего на свете.

Хотел с такой неистовой силой, что едва держался на ногах, едва мог дышать.

Но он упрямо двигался к двери, чтобы в буквальном смысле вывалиться в морозную ночь, свалившись на колени в ворох снега, когда от тела монстра валил такой пар, словно он только что вышел из бани.

Мне казалось, что мир вокруг просто начнет таять от его жара и это громадной силы не только физически, но и морально, когда он разрывал свое желание в клочья, держась за последние крохи рассудка так отчаянно.

Не дыша, я не могла отвести от него глаз, ощущая, как капельки пота стекают по моей спине, словно всеми своими душевными силами пыталась помочь ему в этой борьбе.

Не знаю, сколько он сидел в снегу, не шевелясь, и только дышал глубоко и хрипло.

Так, что холодный ночной воздух входил в него почти со свистом, вырываясь обратно паром.

Но когда монстр зашевелился, я видела, что его тело было по-прежнему напряжено до предела, и тугие мышцы под гладкой горячей кожей двигались резко и судорожно.

Тяжело и все еще шатаясь, он поднялся в полный рост, не оборачиваясь на меня и вдруг кинулся в лес, как могут бегать только животные – опираясь на все четыре конечности – откуда через минуту послышался оглушительный звериный рев и треск сломанных деревьев.

Монстр ушел.

Я знала, что теперь он не вернется, пока не успокоится настолько, чтобы он мог находиться рядом со мной.

Он ушел, а мои ноги дрожали и сердце глухо билось о грудную клетку, когда я слышала, как где-то в глубине спящего леса грохочут и стонут поваленные деревья, и зверь кричит, пытаясь выпустить весь свой несокрушимый огонь и эту нечеловеческую страсть.

Я не сразу смогла подняться на дрожащих ногах, чтобы закрыть распахнутую дверь, не впуская ледяные клешни мороза еще сильнее, когда в доме значительно похолодало, отчего пришлось подкинуть еще дров в печку и опустится на лежанку снова в ожидании его возвращения.