Он с ненавистью посмотрел на телефон, придвинул аппарат поближе к себе.

Телефон молчал.

20 сентября, среда, 9 час. 47 мин.

Ирине Белозерцевой даже радостно сделалось, а онемевшее от испуга сердце забилось снова, когда она поняла, что назойливый электрический звонок раздается не в дверь – это надрывается телефон. Телефон – это не страшно, было бы куда страшнее, если бы в дом неожиданно вернулся Белозерцев. Хотя сто из ста – муж не должен вернуться, в его плотном расписании на сегодня нет ни одной щелки, не говоря уже о свободной минуте, и тем не менее береженого Бог бережет: у нее уже мелькнула мысль – а не выдать ли Олежку за сантехника либо дежурного электрика из жилконторы, или же за зубного протезиста, пришедшего предложить новые импортные материалы для богатой семьи Белозерцевых, не отличающейся хорошими зубами.

При дурной московской воде мало кто из жителей столицы нашей Родины может похвастаться крепкими зубами…

А вдруг это все-таки звонок в дверь – уж больно он необычный?

Сердце у Ирины снова стремительно сорвалось с места, прыгнуло вверх и, застряв в горле, опять остановилось. Ирина Белозерцева побледнела, обреченным жестом прижала пальцы к вискам.

– Ой!

Она думала, что Олежка сохранит в этой ситуации самообладание, но Олежка повел себя совсем не так, как она ожидала – он испугался больше Ирины, у него обиженно затрясся рот, глаза поблекли, из бутылочно-темных сделались выгоревшими, мелкими, на лбу проступил пот.

– Это что, твой муж пришел? – Олежка от внезапной догадки чуть не задохнулся. – Этого еще не хватало! – скуксился плаксиво, болезненно, словно бы получил пощечину.

Звонок раздался снова – в пятый или шестой раз. На лбу у Олежки проявился пот, щеки сделались серыми.

– Ой! – Ирина Константиновна ойкнула вторично, ожесточенно потерла пальцами виски и в следующий миг хрипло расхохоталась. – И все-таки это телефон! Ты понимаешь, Олежка, телефон! – Она потыкала в Олежку рукой. – Посмотрел бы ты на себя сейчас! Словно из кагэбэшного подвала вышел!

Ирина Белозерцева знала о том, что муж ей изменяет – и ладно бы где-нибудь в командировке, когда мужику коротать время в одиночку бывает невмоготу, гулкая пустынность гостиничного номера рождает могильные мысли, а тоска вышибает на коже сыпь. Простительно, если человек в такой ситуации потянется к дежурной по этажу или переспит с буфетчицей, пахнущей пивом и дешевыми соевыми конфетами – все командировочные мужики грешили и грешат этим – увы! Это понятно и простительно…

Во всяком случае, Ирина Белозерцева никогда не обращала внимания на рубашки, привезенные из командировки в стирку, со следами помады, закрывала глаза на мелкие скоротечные романы, случавшиеся у Белозерцева в основном по праздникам, когда приходится много пить, – с секретаршами, заезжими певичками – специалистками по разовым выступлениям, со случайными девочками-студентками – это тоже было простительно, это не считается изменой…

Но однажды она почувствовала опасность – буквально нюхом определила, что у Белозерцева появилась «зазноба», или, как было принято говорить когда-то, пассия, и увлечение это было серьезным, большим – не мелкая интрижка или случайный «пересып» под шампанское с гостиничной бандершей – и хотя Белозерцев пробовал скрыть свое увлечение от проницательного взора жены, скрыть это не удалось. Несмотря на то, что муж был стреляным воробьем… Есть вещи, в которых женщины дают сто очков вперед мужчинам, соперниц они чувствуют, как кошки, на огромном расстоянии.

Мужчина еще не успел познакомиться с разлучницей, он еще даже не знает о ней ничего, а женщина уже занимает охотничью стойку – в любую секунду готова бывает броситься на соперницу, разорвать на ней одежду, добраться до плоти, искусать, исцарапать, прокусить горло, вытащить из груди сердце. Так и Ирина. Она почувствовала Виолетту, вычислила ее, потом проверила свои догадки – все, к сожалению, подтвердилось.