Они начали спорить с мамой, а потом вдруг всю комнату наполнил ослепительный свет, от которого стало больно глазам. Мама подхватила меня на руки вместе с моим одеяльцем и вышла из дома, босиком и в ночной рубашке, а папины родственники с несчастным видом стояли вокруг и не смели к ней прикоснуться. Мама дошла до ближайшего шоссе, подняла руку, и проезжавший мимо водитель подобрал нас и отвез в аэропорт. Там один богатый бизнесмен, собираясь взойти на борт частного самолета, увидел, как она стоит в вестибюле аэропорта со мной на руках, и предложил подбросить ее в Лондон. Он до сих пор каждый год на неделю приезжает в коммуну, чтобы почистить ауру.

Вот какой человек моя мама. А я совсем другая. Прабабушка была всего лишь первой из длинной череды людей, которые, увидев меня, переставали улыбаться, прежде чем я успевала сказать хоть слово. Никто и никогда не предлагал меня подвезти или потанцевать со мной в лесу, чтобы помочь мне собрать ману, и не снабжал едой, и, самое главное, не бился плечом к плечу против мерзких злыдней, которые постоянно охотятся за волшебниками в поисках добычи. Если бы не мама, меня бы выжили из коммуны. Вы не представляете, сколько милых людей – тех, кто писал гневные письма политикам и регулярно протестовал против социальной несправедливости в отношении летучих мышей, – бодро сказали мне, четырнадцатилетней, как я, наверное, рада поехать в школу (ха-ха) и как, наверное, хочу впоследствии пойти своим путем, повидать мир и все такое.

Пожалуй, я и так не горю желанием возвращаться в коммуну. Человек, сам этого не испытавший, не поймет, как ужасно жить в окружении людей, которые верят буквально во все – от лепреконов до Санта-Клауса, но никак не могут поверить, что ты в самом деле умеешь колдовать. Я буквально в лицо людям тыкала своим умением – или, по крайней мере, пыталась: нужна уйма маны, чтобы просто разжечь огонь, когда на тебя смотрит зауряд, твердо уверенный, что ты спрятала в рукаве зажигалку. Но даже если тебе удастся сотворить эффектное колдовство и люди скажут: «Ого, как здорово», на следующий день они решат, что перебрали с грибочками. И еще старательнее будут тебя избегать. Я хочу вырваться из школы, но и жить в коммуне тоже не хочу.

Нет. Неправда. Я постоянно мечтаю о возвращении домой. Каждый день я становлюсь напротив вентиляционного отверстия в стене – на безопасном расстоянии и в то же время достаточно близко, чтобы ощущать движение воздуха, – зажмуриваюсь, закрываю руками лицо, чтобы не чуять вонь перегорелого масла и застарелого пота, и представляю, что дышу запахом сырой земли, сушеного розмарина и жаренной в масле морковки. Что это ветер шумит в деревьях, а солнце зашло за тучку, и что если я открою глаза, то окажусь на лесной полянке…

Я охотно поменяла бы свою комнату на юрту в лесу, даже после двухнедельного дождя, когда все вещи отсыревали. Это показалось бы приятным разнообразием после благоухания пожирателя душ. Я скучаю по тем людям. Самой не верится, но после трех лет пребывания в школе я бы обняла даже Филиппу Вокс, если бы увидела ее кислую физиономию с поджатыми губами.

Ну ладно, не обняла бы. Скорее всего, стоит мне провести дома неделю, мои чувства станут прямо противоположными. Ясно, что соседи меня просто терпели. И, возможно, их терпение лопнет, если после школы я снова попытаюсь там поселиться. Совет коммуны – с Филиппой в качестве председателя – скорее всего, изобретет какой-нибудь предлог, чтобы меня вытурить. Речь о «негативной ауре» заходила уже не раз, иногда и в моем присутствии. И тогда я загублю мамину жизнь, потому что она уйдет из коммуны не задумываясь, лишь бы не расставаться со мной.