Я лежу в остывающей воде, и толстовка пузырем плавает в ржавой мути.

...Надо бы сказать деду, что кровь у нас ни хрена не голубая...

В дверь кто-то осторожно скребется, соседка из девятой комнаты конфузливо интересуется:

— Все еще занято? Там кто?

— Владик там засел, теть Валь. Давно уже. Воду льет, а Князь три месяца за коммуналку не платит.

Раздается настойчивый стук:

— Владюша!

«...Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.

Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,

Там, за ставнями, забилось у окошка моего,

Это — ветер, — усмирю я трепет сердца моего,

— Ветер — больше ничего…»

— Владюша! Открывай!

...А вот хрен вам…

— Владюша!

...Какой я вам «Владюша»…

— Юль, отца зови. Живо!

Топот Юльки и причитания тети Вали прерывает густой бас:

— Влад! Открывай, придурок мелкий!

Сосед сегодня не на дежурстве. Мне «везет», впрочем, как всегда.

— Раз, два, три!

Дверь с чудовищным грохотом слетает с хлипких петель и осыпает пол вековой трухой.

— Владюша, ты что же это, а?! — воет соседка. — Кто-нибудь, позвоните его матери!

...Не надо матери...

— Расступитесь! Юлька, тащи жгуты! — командует сосед.

К счастью, я снова отключаюсь.

***

— Очнулся, идиот? — Из света в конце тоннеля материализуется круглое румяное лицо Юльки. Судя по знакомым выцветшим обоям и годами не чищенной хрустальной люстре, торчащей из середины потолка, я заново родился в комнате соседей.

— Какого хрена, Юлия? Затащила-таки меня в свою кровать? — хриплю я и не узнаю голос.

Юлька злобно прищуривается:

— Ага, мечтай! Если бы не папа, над тобой бы сейчас уже ржал судмедэксперт.

Приподнимаюсь на локтях, и чудовищный «вертолет» заваливает меня на подушку. Я морщусь:

— И почему он бы ржал?

— Потому что не нашел бы в твоей тупой башке мозгов!

Превозмогая дикую боль в запястье, накрываю рукой глаза.

— Ох, Юля. Отчего-то очень многие с тобой солидарны.

— Это факт. Просто смирись, Влад. И давай сюда свою граблю. — Она осторожно разматывает бинт, щедро льет на раны перекись водорода и, словно заклинание, приговаривает: — Красота. Ну красота, правда же? Мы швы наложили. Хорошо, что сухожилия целы, а то как бы ты потом свой брейк танцевал?

В душе черными крыльями хлопает ворон, но слабость выталкивает меня из пучины скорби обратно в невыносимо солнечное утро.

Только такой придурок, как я, мог надумать вскрываться, когда сосед, работающий врачом на скорой, и его дочь — медсестра хирургического отделения первой городской больницы — были дома.

Если бы вчера моя башка варила так, как нужно, я бы сначала проверил их комнату. И сейчас, глядишь, сидел бы рядом с Кнопкой на облаке и беззаботно болтал ногами...

Впрочем, я себе льщу. На том свете меня тоже ждет котел с кипящим дерьмом.

Юлька прячет чистую марлевую повязку под эластичным бинтом, закрепляет его края пластырем и удовлетворенно кивает:

— Все, как новенький. Дуй к себе, Анжела звонила — с минуты на минуту прискачет. Да, надень кофту с длинным рукавом, мы ей ничего не сказали!

***

Выбираюсь из-под Юлькиного одеяла и едва не падаю на пол. Стены кружатся, как адская карусель. Меня мутит.

Юлька ржет вслед:

— Штаны твои на стуле, кисейная барышня!

По пути хватаю постиранный и высушенный прикид, натягиваю штаны и замызганную отцовскую толстовку с надписью Nirvana и вываливаюсь в общий коридор, провонявший сыростью и жареной картошкой.

Я ловлю полноценный приход с потемнением и яркими звездочками в глазах и яростным свистом в ушах. Умываюсь на кухне ледяной водой, локтем толкаю фанерную дверь, огибаю древний полированный шкаф и, вцепившись в его угол, борюсь с подкатившей дурнотой.