– Они думать, он гневать богов.

– Люди в деревне считали, что он прогневал богов?

– Да. И мы. Все с этой, – Тальтугай указала на метку на своей шее.

– Почему?

– Нас строить в высокой дома…

Внезапно Тальтугай замолчала, встрепенулась и тут же растерянно коснулась рисунка. Она задумчиво уставилась в середину костра, что-то прошептала на своем языке. Повернувшись к Импиле, вымученно улыбнулась и вновь заговорила на языке островитян.

– Высокой дома умереть. Эта нужда богов. Но умереть не только высокой дома. Умереть много люди…

– Стой, подожди, давай ещё раз…

Импила, несмотря на все попытки, так и не смогла понять, о чем говорила Тальтугай.

– Баш-ня, высокий дом – это башня, – Альмеайкотош выбрался из-под руки спящего Ганидайо и подошёл к костру.

Он сел напротив женщин, откинул со лба вьющиеся волосы и заговорил совсем без растягивания гласных. Будто прекрасно знал язык островитян, жителей Южной долины.

– Она говорит, мы приплыли вместе с людьми с Материка на корабле. Там на нас велась ловля…

– Охота, – подсказала Импила.

– Охота, – согласился Альмеайкотош. – Люди на Материке боялись живших в башне, а когда она погибла… – он подождал, но Импила его исправлять не стала. – Люди подумали, что так боги наказали построивших… нас. Теперь они боятся тех, кого там строили. Поэтому нас убивают. И на Материке, и здесь.

Альмеайкотош замолчал, с интересом вглядываясь в искры, бросил подобранную шишку в огонь, наблюдая, как пламя начало опалять её чешуйки.

– Люди думают, что мы можем построить новую башню. Моему отцу было виденье. Башня будет построена, но это произойдёт здесь. Поэтому мой отец хотел, чтобы мы приплыли сюда.

– Чем она так опасна? – спросил вожак даарийцев, теперь и он подошёл к костру.

– Она сама по себе не опасна. Девять столетий это было закрытое селение умнейших людей Материка. В последние пять столетий там… строили таких, как они, – мальчик кивнул на Тальтугай.

– Как они? – удивилась Импила. – Но у тебя тоже есть рисунок на шее.

Альмеайкотош отрицательно покачал головой. Подошел к дочери вождя и показал метку. Она была другой. Если у взрослых были щит и меч, то у него книга и щит.

– Я другой. Они – стра-жи, я – муд-рец. Они – воины, а я…

Альмеайкотош долго молчал, пытаясь подобрать нужное слово. Его не перебивали, не пытались подсказать. Даариец же и вовсе, казалось, не обращал внимание на ребёнка с тех пор, как услышал про строительство людей в этой башне.

– Я – хранитель знаний.

– Поэтому ты так хорошо говоришь на нашем языке? – спросила Импила.

– Да, я слушал вашу речь, запоминал, как вы говорите звуки, и понял скелет языка. Теперь осталось наполнить запас слов.

– А когда вы успели выучить наш язык? – удивилась дочь вождя.

– В башне. Один из наших мудрецов много лет назад был на Полуострове.

– Не может быть, – отрезал даариец, отвлеченный от своих мыслей словами маленького мудреца. – Мимо моего племени ни одна мышь бы не проскочила!

– О, он плыл вокруг, – улыбнулся Альмеайкотош, глядя сквозь огонь на воина. – Но, когда вышел за водой, его схватило племя Воирьтош, кажется.

– Ваяртош! – усмехнулась Импила. – Теперь понятно, почему ты, Тальтугай, так тянешь гласные.

– Это всё прекрасно, – нахмурился даариец. – Но зачем люди приплыли сюда? Тебя ловить? Чтобы башня не появилась здесь?

– Нет, они ловят всех созданных в башне, а не только меня. Но сюда приплыли, чтобы выжить. Материк пострадал от смерти башни больше, чем Остров. На севере Материка всё сожжено, поля засеяны камнями, погода меняется из-за уничтожения перешейка.