– Ты кто такой нах? Что здесь делаешь? – задали одновременно два разных вопроса эти двое.

– Веней меня зовут, студент я, общежитие в Лядах ремонтирую, – ответил я сразу на оба вопроса, но, как видно, нисколько не рассеял опасений суровых граждан.

– Какое общежитие, бля, какие Ляды? – начал тот, что был без винтовки, – сроду там никаких общаг не было.

А второй продолжил: – А утопленника ты нахера шмонал?

– Я не шмонал его, а проверял, есть ли пульс, товарищ… а как вас зовут-то? – решил установить более тесные контакты я.

– Я отделенный командир НКВД Симонов, – представился он, повергнув меня в глубокую прострацию – какое нахрен может быть НКВД в 1986 году? – Документы есть?

Я очень медленно опустил одну руку и проверил карманы, не было там никаких документов.

– Все бумаги в Лядах остались, – сообщил им я, – можно туда пройти и убедиться.

Про НКВД я пока предпочёл ничего не озвучивать, а то ведь эти ребята и шлёпнуть могут меня прямо на берегу Ветлуги, с них станется. Пораскинул мозгами и тут же вспомнил про вчерашнее падение ступени ракеты, может с ним как-то связаны эти странные вещи.

– А какое сегодня число? – задал я наводящий вопрос сразу обоим бойцам.

– Двадцать второе июня, – без задержки сообщил старший.

– А год какой? – продолжил допытываться я.

– Во даёт студент, – развеселился тот, что с винтовкой, – отмечал что ли чего вчера?

– Да, было дело, – признался я, – перебрал чуток.

– 1939 год, – сообщил мне старший. – Ещё вопросы есть?

– Вопросов нет, есть просьба – опустите винтовку, пожалуйста, – обратился я ко второму, – а то нажмёте случайно на спусковой крючок, и не с кем вам больше будет разговаривать.

– Опусти винтовку, – скомандовал старший младшему, – а ты отойди от трупа на два метра и вытаскивай всё из карманов вон на то бревно.

Я сделал, что было сказано, в карманах у меня кроме зажигалки и штопора, которым мы вчера открывали вермут, ничего и не обнаружилось.

– Удочка ещё моя вон там лежит, – показал я на берег, – и банка с червями. Вот и всё.

– Борисов, проверь, что с утопленником, – приказал Симонов, а сам приблизился к моим вещам, взял в руки каждую, а потом продолжил, – значится так, студент Веня, сейчас мы тебя отконвоируем в наш лагерь, дашь там показания под роспись, а дальше на месте решим, что с тобой делать?

– Да почему конвоировать-то, товарищ отделенный командир, – счёл нужным включить слезу в голосе я, – что я сделал-то такого? Нарушил что-нибудь?

– Ты находился в режимной зоне без разрешения, это раз, – начал перечислять Симонов, – и пытался обшарить утонувшего гражданина, а это мародёрство, это два. Борисов, что там у тебя?

– Это Пасечник из четвёртого барака, неживой, – сообщил тот, – далеко не убежал.

– Оттащи его подальше от воды, надо будет телегу прислать, а мы идём в лагерь. Удочку можешь взять с собой.

– Может сразу в Ляды? – предложил я, – там и напарники мои подтвердят все мои слова.

– Поговори ещё у меня, сука, – грубо сказал тот, что с оружием, и я почувствовал довольно сильный тычок в спину, дулом ведь тыкает, гад, подумал я.

Лагерь, как я и предполагал, оказался совсем не таким приветливым, как вчера, а оказался он таким, как его Виталик описывал – колючая проволока, вышки с охранниками, лай собачек и запах чего-то протухшего. Меня остановили около ворот, старший, который отделенный командир Симонов, поговорил вполголоса с дежурным на входе, ворота со страшным скрипом отворились, и я оказался внутри.

– В БУР его сразу веди, там у нас дознаватель сидит, – услышал я обрывок разговора.