Ларри приближался к дому на злополучной улице, где он и его возлюбленная просидели все утро, тесно прижавшись друг к другу и стараясь хоть ненадолго найти в любви убежище от ужаса перед случившимся. Зайти к ней? Но он обещал Киту не делать этого. Зачем, зачем он это обещал? В освещенной витрине аптеки Ларри увидел свое отражение. Жалкое животное! И он неожиданно вспомнил собачонку, которую когда-то подобрал на улицах Перы. Собачонка была какой-то незнакомой породы, белая с черным, совсем непохожая на других собак, пария из парий, которая неизвестно как пристала к ним. Не считаясь с обычаями страны, Ларри взял ее в дом, где остановился, и скоро привязался к ней так, что скорее дал бы застрелить себя, чем бросить бедняжку на улице на милость бродячих собак. Двенадцать лет назад. Он вспомнил те запонки из мелких турецких монет, что он привез в подарок девушке из парикмахерской, где он обычно брился, прелестной, как цветок шиповника. Взамен он попросил поцелуй. Когда она подставила лицо его губам, ее красота, и доверчивая благодарность, и жар вспыхнувшей щечки как-то удивительно взволновали Ларри – в нем смешались пылкая нежность и стыд. Девочка скоро уступила бы ему. Но он больше не ходил в ту парикмахерскую, сам не понимая почему. Он и сейчас не знал, жаль ему или, напротив, радостно, что он не сорвал этот цветок. Должно быть, он сильно изменился с тех пор! Странная штука – жизнь, очень странная: живешь и не знаешь, что сделаешь завтра. Вот быть бы таким, как Кит, – устойчивым, неуклонно делающим карьеру, этакой шишкой, столпом общества. Однажды, будучи еще мальчишкой, он чуть не убил Кита за его насмешки. В другой раз, в Южной Италии, он готов был убить одного извозчика, нещадно хлеставшего свою лошадь. А теперь этот смуглый подлец, который погубил приглянувшуюся ему девушку. И он, Ларри, убил его! Он, который и мухи не обидит. Убил человека.

По дороге, увидев витрины аптеки, Лоренс вдруг вспомнил, что дома у него есть нечто, могущее спасти его, если его арестуют. Теперь он ни разу не выйдет из дома без этих беловатых таблеток, зашитых в подкладку пиджака. Какая успокоительная, даже веселящая мысль! Говорят, человек не должен убивать себя. Пусть бы они, эти бойкие на язык людишки, испытали такой ужас! Пусть бы они пожили, как жила эта девушка, как живут связанные их ханжескими догматами миллионы людей на всем земном шаре! Лучше уйти из жизни, чем видеть их проклятую бесчеловечность.

Он зашел к аптекарю за бромом, и пока тот готовил лекарство, Ларри стоял, отдыхая, на одной ноге, как усталая лошадь.

Да, он отнял жизнь у того человека, но какая это была жизнь! А ведь в конце концов ежедневно умирает биллион живых существ, и скольких из них до этого доводят… Пожалуй, не найти человека, который так бы заслуживал смерти, как этот грязный негодяй! Жизнь! Дуновение, вспышка, ничто! Но почему же тогда такой холод сжимает сердца?

Аптекарь принес лекарство.

– У вас бессонница, сэр?

– Да.

«Прожигаете жизнь? Понимаю!» – как будто говорили глаза аптекаря. Чудное у них занятие: целые дни готовить порошки и пилюли, чтобы поддерживать человеческий организм. Чертовски странное ремесло!

Выходя, Ларри увидел себя в зеркале – лицо его было слишком спокойно для человека, который убил. В нем заметна была живость и ясность, и даже сейчас, омраченное, оно выражало доброту. Как может быть такое спокойное лицо у человека, который сделал то, что сделал он? Ларри почувствовал, что голова его прояснилась, ноги ступают легче, и он быстро зашагал дальше.