С каждым днем в Новочеркасске настроение становится тревожнее. Среди казаков усиливается разложение. Ожидается выступление большевиков. Каледин по-прежнему нерешителен. Войсковой Круг теряется…

Штаб Добровольческой армии решает перенестись в Ростов. Верхом, со своими адъютантами, переехал туда Корнилов.

В этот же день переехал полковник С. и мы, первые офицеры его отряда. В Ростове штаб армии – во дворце Парамонова. Около красивого здания – офицерский караул. У дверей часовые.

Стильный, с колоннами зал полон офицерами в блестящих формах. Среди них плотная, медленная фигура Деникина. В штатском, хорошо сшитом костюме он больше похож на лидера буржуазной партии, чем на боевого генерала. Из угла в угол быстро бегает нервный, худой Марков. Появляется начальник штаба – молодой, надменный генерал Романовский, хитрый Лукомский с лицом городничего, старик Эльснер; из штатских – член I Думы Аладьин, в форме английского офицера, сотрудник «Русского слова» – маленький, горбатый Лембич, живой худенький брюнет, матрос Баткин, Борис и Алексей Суворины…

Но и с перенесением штаба в Ростов общая тревога за прочность положения не уменьшается. Каждый день несет тяжелые вести. Казаки сражаться не хотят, сочувствуют большевизму и неприязненно относятся к добровольцам. Часть из еще нерасформированных войск перешла к большевикам, другие разошлись по станицам. Притока людей из России в армию – нет. Командующий объявил мобилизацию офицеров Ростова, но в армию поступают немногие – большинство же умело уклоняется.

В это время в сто человек сформировался отряд полковника С., и через несколько дней мы несем первую службу – занимаем караул на станции Ростов.

Настроение в городе тревожное. Вокзал набит народом. То там, то сям собираются кучки, говорят и озлобленно смотрят на караульных.

Офицеры караула арестовали подозрительных: громадного роста человека с сумрачным лицом «партийного работника», пьяного маленького лакея из ресторана, человека с аксельбантами и полковничьими погонами, офицера-армянина и др.

Пьяный лакей, собрав на вокзале народ, кричал: «Афицара, юнкаря – это самые буржуи, с кем они воюют? с нашим же братом – бедным человеком! Но придет время – с ними тоже расправятся, их тоже вешать будут!»

Ночь он проспал в караульном помещении. «Отпустите его, только сделайте внушение, какое следует», – говорит утром полковник С. поручику З.

Мимо меня идут З. и лакей. З. делает мне знак: войти в комнату. Вхожу. Они за мной. З. запирает дверь, вплотную подошел к лакею и неестественным, хриплым голосом спрашивает: «Ну, что же, офицеров вешать надо? да?» – «Что вы, ваше благородье, – подобострастно засюсюкал лакей, – известно дело – спьяна сболтнул». – «Сболтнул!.. твою мать!» – кричит З., размахивается и сильно кулаком ударяет лакея в лицо раз, еще и еще… Лакей шатнулся, закрыл лицо руками, протяжно завыл. З. распахнул дверь и вышвырнул его вон.

«Что вы делаете? И за что вы его?» – рванулся я к З.

«А, за что? За то, что у меня до сих пор рубцы на спине не зажили… Вот за что», – прохрипел З. и вышел из комнаты.

Я узнал, что на фронте солдаты избили З. до полусмерти шашками.

Человека с полковничьими погонами и странно привешенными аксельбантами допрашивает полковник С. «Кто вы такой?» – «Я – полковник Заклинский», – нетвердо отвечает опрашиваемый и стоит по-солдатски вытянувшись. «Где вы служили?» – «В штабе Северного фронта». – «Вы Генерального штаба?» – «Да». – «А почему у вас погон золотой и с синим просветом?» – «Я кончил пулеметную школу», – выпаливает он. «Так, – тянет полковник, – а почему вы носите аксельбанты так, как их никогда никто не носил?» Заклинский молчит. «Ракло ты! а не полковник! Обыскать его!» – звонко кричит полковник С.