С легким сердцем Кумкагир вернулся в палатку. Собрать рюкзак можно во время ужина, магнитный ключ от ангара есть, будильник на полседьмого. Маме сообщение – ухожу в экспедицию, буду без связи. Девятаеву кинуть сообщение – так мол и так, хочу подвигов, прикрой, будь другом. И посмотрим, кто кого переупрямит!

Саша знал, сколько их ещё до того, как они появились. Вчера следы рассказали ему всё. Первой на край небольшой луговины вышла осторожная, готовая тотчас метнуться прочь коза. Её силуэт напомнил Саше струну, когда он настраивал гитару в той, прошлой жизни. И без того туго натянутая, но продолжающая приспосабливаться к необходимости момента. Ещё выше, ещё чутче, ещё напряжённее… В прицел охотник видел, как внимательными чёрными глазами косуля оглядывала поляну. Каждую секунду Саша ожидал короткого лая самца-гурана, готовился увидеть белый «флажок» под поднятым хвостом и мелькающие в бегстве между деревьями тени остальных косуль. Но самка сделала шаг, другой, и принялась щипать траву, а за её спиной показались и остальные члены группы – гуран, две мамки и два телёнка, уже потерявших детские белые пятнышки. Успокоенные поведением разведчицы, они опустили головы и принялись за кормёжку.

Долго выбирать цель не приходилось. Го н подходил к концу, «гарем» был собран. Вместо убитого гурана к началу лета появятся его потомки – пять-семь большеглазых малышей. Мясо гурана было жестче, чем у самок, но он выполнил свое предназначение. Правильный выбор, так надо. Поудобнее пристроив старенький «тигр» на самодельные сошки, связанные шнурком, охотник вновь прильнул к прицелу. Метров семьдесят… Тщательно прицелившись в нижнюю часть груди зверя, Саша выдохнул и осторожно нажал на спуск. Пристрелянный карабин не подвёл, козлик, дрыгнув в воздухе ногами, упал сразу. Испуганные близким выстрелом, другие косули огромными лёгкими прыжками скрылись в зарослях.

Теперь можно было не торопиться и не осторожничать. По-хозяйски отвязав и положив в карман шнурок от сосновых сошек, Саша пошёл прямо к добыче. Теперь можно было пахнуть. Погладив короткую шёрстку и маленькие рожки, Саша сел на траву и достал кисет и трубку.

Как быстро живое становится неживым, как коротка бывает трудная дорога из одного мира в другой. Иди, гуран, к своему Старшему, скажи, как было дело, объясни, что оставил за собой жизнь на земле и помог, продлил мою на ещё одну долгую зиму. Теперь мне нужно гораздо меньше припасов, теперь в избушке осталось гораздо меньше жизни. Гораздо меньше жизни осталось во мне самом.

Нужно ли было последовать за этой жизнью, за своей кровью вместо того, чтобы исполнять своё предназначение?

Неужели Лариса права, и он гонится за химерами, разрушая то, о чём только и стоит заботиться на самом деле? Исполнил ли своё предназначение красавец гуран, соблюдая древний договор между зверем и человеком? Вот лежит на земле отец семейства, которое проживёт и без него. И рядом сидит отец семейства, которое проживёт без него. Только люди – не животные. Жизнь души не направить мощному инстинкту, не останавливающемуся на развилках и не знающему выбора.

Слова отца, пример отца… Умение отличить важное от пустого, обретение понимания себя и своего места в мире – вот то, что Степке придётся искать самостоятельно. Довольно ли Саша вложил в него, пронесёт ли сын в своей памяти отцовские слова, интонации, запах и движения через годы? И довольно ли будет самому Саше своего предназначения, закроет ли оно дыру в сердце? Лето жизни, как и таёжное лето, подошло к концу. Наступила осень. Что в его душе облетит жёлтыми листьями, что, затвердев, превратится в лёд, и что сохранится, выживет, обретёт остроту вечности?