».
Двадцать четвертого июля премьер-министр Великобритании Г. Асквит информирует кабинет о том, что «политическое положение в Европе следует считать серьезным». В тот же день посол Германии в Великобритании К. Лихновский передает кайзеру: «Британское правительство употребит все свое влияние для разрешения трудностей Австрии в Белграде при условии, что национальная независимость Сербии не будет ущемлена. Глава Форин Оффис выразил надежду, что мы не поддержим невыполнимые требования Вены, преследующие цель развязывания войны и использующие трагедию в Сараево исключительно для осуществления австрийских притязаний на Балканах».
Почему-то в этот день Бельгия неожиданно для всех объявила о «принятии предварительных мер к усилению боевой готовности армии». Само по себе это ничего не означало, кроме того, что конфликтная ситуация полностью вышла из-под контроля.
К. Лихновский сообщает, что Э. Грей, министр иностранных дел Великобритании, «весьма взволнован необъяснимым ультиматумом, с его точки зрения, государство, принимающее такие условия, перестает принадлежать к числу суверенных стран».
Кайзер реагирует очень резко: «Уничтожение Сербии? А зачем ей существовать? Сербия – не государство в европейском смысле, а банда разбойников».
Так что концепция «государств-изгоев» появилась не вчера и принадлежит отнюдь не американскому Госдепартаменту…
Объявление войны
Австро-Венгрия разрывает дипломатические отношения с Сербией и указывает послу в Петербурге, что «Империя не остановится даже перед возможностью европейских осложнений». Николай II телеграфирует принцу-регенту Сербии: «Правительство внимательно следит за развитием сербско-австрийского конфликта, который не может оставить Россию равнодушной». В ответ Германия вручает России официальную ноту: «Германия считает само собой разумеющимся, как союзница Австрии, что с ее точки зрения упор, делаемый венским кабинетом на его законных требованиях к Сербии, вполне оправдан».
Это еще не ультиматум, но что-то к нему достаточно близкое.
Германия вызывает из отпусков офицеров, находящихся за пределами страны, и вводит режим охраны крупных военных и промышленных объектов.
При этом почему-то продолжаются регулярные трансатлантические рейсы германских судоходных компаний, что впоследствии приведет к тому, что несколько первоклассных немецких лайнеров окажутся интернированными в Нью-Йорке, и в 1917–1918 гг. они будут использованы для перевозки американских солдат в Европу.
Двадцать пятого июля происходит еще одно событие, крайне важное для всего последующего хода войны: под давлением Великобритании Италия заявляет о своем нейтралитете в австро-сербской войне. Слово «война» названо. И одновременно резко изменилась оперативная ситуация на Средиземном море. Теперь флот Антанты имеет там очевидное преимущество.
В решающий день, 31 июля, Италия подтвердит свою позицию, несмотря на личную телеграмму кайзера Виктору-Эммануилу, что он «надеется на своего верного союзника».
Италия в ответ повторяет свои разъяснения по поводу оборонительного характера Тройственного союза, вследствие которого Италия не примет участие в агрессивной австро-сербской войне, «ввиду агрессивных действий Австро-Венгрии против Сербии война не составляет для Италии casus foederis».
Э. Грей предлагает созвать в Лондоне международную конференцию (скорее всего, по личной просьбе англофила К. Лихновского, всеми силами пытающегося остановить войну). Австро-Венгрия и Германия отвергают такую возможность. В течение дня С. Сазонов, А. Извольский, Ж. Палеолог поочередно заявляют: «