24 июля Австрия объявила войну России.

Вступила в войну Бельгия, защищая свою землю от вторжения германских войск, нарушивших ее нейтралитет.

11 августа Япония объявила войну Германии.

16 октября Турция, без объявления войны, на рассвете этого дня своим объединенным флотом обстреляла Одессу, Севастополь, Евпаторию и Новороссийск, стала на сторону Германии.

Великая война разгоралась, и впоследствии приняли в ней участие из крупных стран: Италия, Румыния и Соединенные Штаты Америки на стороне союзных держав Антанты и Болгария на стороне Германии, Австро-Венгрии и Турции.

Как мы могли убедиться, Государь Николай II осторожно подходил к острой политической ситуации, надеясь сразу погасить пламя начинавшейся мировой войны совместными международными коллективными усилиями, но этого не удалось сделать.

Можно также утверждать, что императрица Александра Федоровна и ряд царских министров не желали войны. Против возможной беды предостерегал и «друг Царской семьи» Григорий Распутин, который находился в это время у себя на родине в селе Покровское в Сибири (после покушения на его жизнь и получения кинжального ранения в живот), следующей телеграммой полумистического содержания:

«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца.

Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому.

Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой. Погибель без конца, печаль.

Григорий»[116].

Не правда ли, какое грозное предостережение патриотическим восторгам первых дней войны?! Какая поразительная картина предвидения ужасной участи России!

Однако волна патриотизма захлестнула многих. Так, например, великий князь Николай Михайлович еще 15 (28) июля 1914 г. обратился к императору Николаю II со следующим письмом:

«Прости, если в тревожные минуты отрываю Твое внимание. На сей раз ходатайствую о себе лично и прошу не выдавать меня до поры до времени. Дело в том, что если бы война с немцами всех сортов все-таки возгорелась, то я хотел бы очевидно принять активное участие, а не сидеть здесь сложа руки.

Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве генерала состоящего по особым поручениям.

Если будущие действующие армии были бы вверены Николаше (великий князь Николай Николаевич. – В.Х.), Ренненкампфу, Жилинскому и Иванову, то я бы просил меня назначить именно в Киевскую армию к Иванову. Тебе может быть покажется странным, что я заблаговременно заявляю о своем ходатайстве, но в тревожные дни особенно перед войнами, всегда столько просьб, что пусть моя будет одной из первых. Твое принципиальное согласие для меня очень важно. … 12 [июля] я вернулся сюда, а вчера радовался от всей души бодрому и повышенному настроению всех слоев населения столицы. Это отрадное явление действует чарующе на тех, которым дороги интересы Родины и давно я не видал Петербурга таким, как он был за эти два дня. …

Если все окончится благополучно и войны не будет, предполагаю поехать на 2 недели в Грушовку и Екатеринославскую губернию 22 или 23 июля, потом обратно сюда и в конце августа в Боржом.

Весь Твой Николай М[ихайлович]»[117].

Министр Императорского двора граф В.Б. Фредерикс (1838–1927) позднее вспоминал обстановку, предшествующую началу мировой войны: