Как-то утром после долгой и мрачной ночи Мейсиных кошмаров мы лежали в постели рядом, и я сказал:

– Чего же ты все-таки хочешь? Что тебе мешает вернуться на работу? Все эти долгие прогулки, психоанализ, шатание по дому, нежелание вылезать из постели по утрам, карты Таро, кошмары… Чего ты хочешь?

И она сказала:

– Хочу навести порядок в своей голове, – фразу, которую я неоднократно от нее слышал.

– Голова, мозг – это тебе не гостиница, знаешь ли, – сказал я. – Барахло оттуда не выкинешь, как старую консервную банку. Если уж на то пошло, то это скорее река, а не место – движется, изменяется. Реку не упорядочишь.

– Опять ты со своими штучками, – сказала она. – Я же не собираюсь упорядочивать реки. Только навести порядок в своей голове.

– Займись уже чем-нибудь, – сказал я. – Сколько можно бездельничать. Почему не пойти опять на работу? Тебя не мучили кошмары, пока ты работала. Ты никогда не была так подавлена, пока работала.

– Мне необходим перерыв, – сказала она. – Я больше не понимаю, что все это значит.

– Мода, – сказал я. – Это все из-за моды. Модные метафоры, модное чтиво, модные недуги. Ну, какое тебе дело до Юнга, например? Ты прочла двенадцать страниц за месяц.

– Остановись, – взмолилась она. – Ты знаешь, куда это заводит.

Но я продолжил.

– Нигде не бывала, – обличал я, – ничем стоящим не занималась. Пай-девочка, обделенная даже таким подарком судьбы, как несчастное детство. Эти твои сентиментальный буддизм, доморощенный мистицизм, ароматерапия, журнальная астрология… все это заемное, ты ни к чему не пришла сама. Купилась, угодила в болото авторитетных домыслов. А у самой нет ни внутренней независимости, ни азарта хотя бы на уровне интуиции постигнуть что-нибудь, кроме собственного несчастья. Зачем захламлять мозг банальной мистикой других, особенно если у тебя из-за нее кошмары?

Я встал с постели, распахнул шторы и начал одеваться.

– Ты говоришь как на литературном семинаре, – сказала Мейси. – Почему ты всегда стараешься меня уязвить?

Жалость к себе готова была забить из нее фонтаном, но она сдержала напор.

– Когда ты говоришь, – продолжала она, – я начинаю чувствовать себя листом бумаги, который сворачивают в трубочку.

– Возможно, это и есть литературный семинар, – безжалостно подытожил я.

Мейси уселась в постели, глядя на свои колени. Внезапно ее тон изменился. Она похлопала рукой по подушке рядом с собой и сказала вкрадчиво:

– Подойди ко мне. Сядь сюда. Я хочу тебя обнять, хочу, чтобы ты меня обнял…

Я демонстративно вздохнул и отправился на кухню.

На кухне я сварил кофе и отнес его в кабинет. Той ночью во время одного из бесчисленных пробуждений мне пришло в голову, что возможная разгадка исчезновения М. кроется на страницах, посвященных геометрии. Раньше я всегда их пропускал за отсутствием интереса к математике. В понедельник, 5 декабря 1898 года, М. с прадедом обсуждали vescia piscis[3], который, по всей видимости, послужил поводом для первой теоремы Евклида и оказал значительное влияние на разработку планов строительства многих древних религиозных сооружений. Я внимательно прочитал запись беседы, стараясь в меру своих способностей вникнуть в суть геометрии. Затем, перевернув страницу, обнаружил пространную историю, которую М. рассказал прадеду в тот же вечер, когда подали кофе и раскурили сигары. Едва я начал читать, как вошла Мейси.

– Ну а сам-то, – сказала она, продолжая разговор, оборванный больше часа назад. – Сидишь со своими книгами. Ползаешь по прошлому, как навозная муха.

Я, конечно, рассердился, но не подал виду и сказал с улыбкой: