Подползла по чуть вздувшемуся линолеуму, к сильным ногам в белых кроссовках. Очень медленно подняла голову и…И ничего. ОН не смотрит вниз. Он смотрит куда-то перед собой, его челюсти сильно сжаты. Так сжаты, что кажется, желваки могут продрать смуглую кожу, поросшую все такой же аккуратной бородой с пробившейся сединой.

– Отсоси!

Командным тоном так, что по всему моему телу расходится волна адского жара, и несмотря на все, что происходит, начинает тянуть низ живота и так унизительно привычно наливаться грудь, набухать складочки между ног и самый кончик клитора. Я наполняюсь возбуждением…потому что передо мной единственный мужчина, которого я познала, единственный мужчина, которого я хотела до бешеного биения сердца, до невыносимой боли во всем моем существе. И я помню, что делали со мной его руки, его губы…что он заставлял меня делать, и как я билась в самых острых оргазмах в его адских объятиях. Мои дрожащие руки тянут вниз резинку штанов, тонкую ткань боксеров, и рука обхватывает вздыбленный член у самого основания. Но я не успеваю ничего сделать, его жестокие пальцы хватают меня за волосы, и член поршнем вбивается в рот. С такой силой, что у меня из глаз брызгают слезы. Руки настолько больно впиваются в волосы, что мне кажется, он сдерет мне скальп, и член вбивается в горло на адской скорости, опускаясь головкой в самую гортань, до рвотных позывов. Так сильно, что у меня струятся слезы по щекам. И я хаотично цепляюсь руками за его штаны, но слышу хриплое и уверенное.

– Руки за спину!

Не могу…не получается, я лишь цепляюсь за воздух, за его штаны. Мне больно… я не знаю, зачем и почему…за чтооо? Это дикое вторжение. Самое настоящее грубое, бешеное. Настолько болезненное, что я задыхаюсь и давлюсь его членом. Оторвал от себя за волосы, прижал лицом к налитой мошонке.

– Лизать!

Мой язык сводит, и я делаю какие-то дурацкие движения, чувствуя, как дрожит все его тело, как он буквально дергается то ли от возбуждения, то ли еще от чего, я не знаю. С мольбой смотрю наверх… и уже встречаюсь с его глазами. Они непроницаемо темно-синие, они, как налившееся грозой черное небо. Нет ни одного проблеска, нет даже…даже просвета узнавания. На меня смотрят, как на драную шавку…похоть сливается с…ненавистью? И снова за волосы вперед, вдираясь членом в самое горло. И бьется, быстро двигая бедрами, насаживая мою голову на член. Я дергаюсь, как тряпичная кукла, моя грудь трясется из стороны в сторону, а руки скользят по полу, по кроссовкам, я царапаю ногтями линолеум.

Пока мне в гортань не брызгает струя спермы с такой силой, что я захлебываюсь, он держит за волосы. Не стонет, не кричит, только трясется сильно, конвульсивно. Заливает меня семенем, удерживая так, что мой нос упирается ему в лобок.

Резко в сторону. Так, что я падаю на пол, захлёбываясь, задыхаясь рвотными позывами, распластанная, вся в слюне, вся в слезах, с мокрыми глазами. Я вижу, как белые кроссовки переступают через меня, и он идет к столу, садится на стул. Слышно, как открывается бутылка, как наливается жидкость. Звук глотка. Хруст огурца.

– Умойся и сядь за стол.

Я поднялась с пола, все еще чувствуя, как по щекам все еще текут слезы, они горячие или очень холодные…они жгут кожу, ноги не держат, и меня шатает. Я наклоняюсь к одежде, но меня окрикивают.

– Голая. Одежда тебе не нужна. Умылась и села за стол.

4. Глава 4

– Я…я уже не люблю. Не лю-б-лю те-бя. У-би-рай-ся! Не нуж-на ты мне. Не ну-ж-нааааа! – последний слог выхаркал и затрясся всем телом от усилий.