Услышав, что в соседней комнате плачет малыш, Либуше с неожиданной злостью отшвырнула начатое рукоделие и побежала к сыну.
- Оставьте нас! – С досадой бросила нянькам, суетящимся вокруг.
- У малыша зубки режутся, Ваше Величество, - попробовала оправдаться одна из нянек, но была жестом отослана прочь.

Оставшись одна с сыном, Либуше начала мерно ходить с ним по комнате, негромко напевая. Как ни странно, это занятие не злило, а, наоборот, успокаивало. Здесь все было просто и понятно. Малыш цапнул за край роскошного кружевного воротника и теперь с удовольствием жевал деснами новую игрушку. Его мир был еще прост и понятен: если плохо – надо громче плакать и тогда приходит мама, мама приходит – и все снова становится хорошо.

Успокаивая сына, Либуше успокаивалась и сама. Ну, что же, некому поплакать, так такая она – цена короны. Княгиню-вон тоже мало кто видел в слезах. Даже сама Либуше – только однажды, в день отъезда. А сплетни... Со сплетнями надо что-то делать.
- Во-первых, надо выяснить их источник.
- Во-вторых, под каким-либо поводом убрать наиболее ярых сплетниц. На время или насовсем, уж как получится. Но если удалить от двора пару-тройку особенно надоедливых, остальные быстро начнут более осмотрительно выбирать объекты для новых сплетен.
- В-третьих... Пожалуй, мысль о холостом графе нравилась Либуше все больше и больше. В подлость подруги верить не хотелось, Славка иногда бывала трескучей сорокой, но никогда - воровкой. Но все же... Нехорошо, когда такая красавица томится одиночеством. Ей бы мужа хорошего, чтобы защитил от любых сплетен, ей бы деток...

«... Поместье богатое, подальше от двора» - Подленькая мыслишка заползла, но тут же была изгнана с позором. Негоже королеве уподобляться какой-нибудь провинциальной фру, что побыстрее норовит сбыть с рук хорошенькую горничную. Но, с другой стороны, засиделась Предслава. Либуше попробовала вспомнить, что она знает о графе, но получались какие-то отрывки. Надо будет получше разузнать, но, в любом случае, Генрих с кем-попало не пьет.

Когда Генрих (которому, конечно же, донесли и о плохом настроении молодой королевы, и капризах наследника) заглянул в комнату, Либуше вполне искренне улыбнулась мужу: «Зубки режутся». Генрих, будучи на добрых десять лет старше самого младшего из братьев, понятливо кивнул. Бывает. Даже у королей.

***
Удо и не подозревал, что его встреча с вендской красавицей вызовет такую бурю. Нет, в том, что без внимания двора подобное не остается, это понятно. Но фон Биркхольц искренне надеялся, что к его возвращению одна сплетня уже сменится другой, а то и третьей-четвертой. Собственно, потому он и занялся сперва лошадьми для полка, что при дворе вечно что-то случается. Однако, к своему разочарованию, молодой граф по возвращению обнаружил, что котел сплетен кипит с полной силой.

Во-первых, он сам, похоже, совершил ошибку, выбрав именно этот момент для разговора с отцом. Вместо того, чтобы тихо покопаться в архивах, старый граф развил бурную деятельность при дворе. Достаточно было перекинуться парой слов со старым приятелем Эрвином, чтобы осознать: в этой игре отец его переиграл вчистую, сознательно обрезав все пути для «стратегического отступления на заранее подготовленные позиции».
- Ох, отец! – Удо едва удержался, чтобы не схватиться за голову. – Я же просил...
- Что, приятель, каково почувствовать себя оленем? – В голосе Эрвина сочувствие смешивалось с ехидством.

Со злости Удо чуть не сказал, что «лучше, чем запасным вариантом», но вовремя прикусил язык. Семейные дела Эрвина – это его семейные дела. Пара неосторожных слов не стоят того, чтобы терять доброго приятеля. Вместо этого молодой граф только попытался отшутиться.