– Не горюй, люди везде живут. Приобвыкнешься, а там, глядишь, понравится, – Зина взяла небольшой сундук и поставила к стене, вслед за тем, развернула новую шкуру, уложила на лавку. Оправила половицу, прикрыла ставенки. – А по мне, так с тобой я вздохнула легше.

– Зинушка, так по моей вине тебя наказали.

– Так не побили же, не выгнали. Какое ж это наказание? То жизнь моя всегдашняя. Не горюй, вскоре тепло придет, в лес побежим. Знаешь сколь у нас ягод? А орехов? Может, отпустит тебя Ульяна Андревна?

Дверь ложни распахнулась, на порог ступила тётка Ульяна:

– Прибрали? – огляделась. – Добро. Настасья, собирайся, боярин вечерять позвал за один стол с ним.

– Сейчас, тётенька, я мигом, – заторопилась боярышня.

5. Глава 5

Вадим сидел за широким столом, глядел на гостий своих и жалел, что позвал вечерять вместе с ним. Разговоров долгих вести не умел, да и не любил. Боярыня Ульяна обсказывала по хозяйству, Норов кивал в ответ и молчал. Молчала и Настасья, склонив голову, глядя в мису с постными щами.

И не то, чтобы Вадим скучал, но досадовал, что боярышня молчит. Сам не знал, отчего хотел слушать кудрявую девчонку, но ждал от нее хоть слова, хоть полслова.

– Как мыслишь, Вадим Алексеевич, счесть кули с мукой? Иль ты уж знаешь сколь? – Ульяна вытерла губы платочком. – Вторым днем отправлю на местный торг работного. Дарья рушники заставляла вышивать, так девки целый сундук натворили. Пусть продаст хоть за малую деньгу, чего ж добру пропадать.

– Отправь, – кивнул Норов и глянул на Настю.

Та поднесла ложку ко рту и аккуратно прихватила снедь. Жевала тихонько, глаз не поднимала. Однова только и встрепенулась, когда вошел в двери рыжий кот и шмыгнул под лавку.

Вадим чуть повеселел, особо тогда, когда боярышня едва заметно повернулась и покосилась на животину. Видно, хотела разглядеть рыжего, а то и вовсе приголубить. Норов знал, что девицы к котам с лаской, вот с чего – не разумел. То ли потому, что пушистые, то ли теплые.

– А ну кыш! – Ульяна прикрикнула на рыжего. – Пошел отсюда, шерстнатый! – а потом девке за дверью: – Аня, чего встала? Гони его! Блох натрясёт!

Пока рыжая девчонка гоняла рыжего кота, Вадим глядел на боярышню. Та за животину тревожилась: глаза распахнула широко, в ложку вцепилась так, что пальцы побелели. Норов же разумел, что глаза у Настасьи ровно такие же, как и бирюза на худом ее перстеньке.

– Гони его, – наставляла боярыня Ульяна. – Да ставни прикрой, стемнело. Скоро ко сну.

Кот с громким мявом кинулся в сени, а проворная девчонка пошла выполнять наказ боярыни, затворять ставенки.

Вадим потянулся за пирогом, но себя не удержал и наново взглянул на Настасью. Снедь-то уронил и все потому, что увидал во взоре боярышни тоску и испуг. Одна только воинская выдержка и спасла Вадима от позорища, а так бы вскочил и ринулся оборонять кудрявую не пойми от чего.

Про пирог Норов забыл, все следил на Настасьей, а та неотрывно смотрела на девку, что закрывала ставни. Боярин и сам почуял, будто хоронит кто в большой домине…

– Не закрывай, – промолвил грозно. – Отвори оконце малое, дышать нечем. – Потом обернулся к Насте и едва приметно подмигнул.

Та уставилась на Вадима, брови высоко изогнула, а миг спустя улыбнулась, да отрадно так, тепло. Вадим приосанился, а потом и одернул себя, высмеял за то, что принялся с девкой играть, да глупость свою выпячивать. А следом опять дурость учинил:

– Что ж с подворья не выходишь? Городище не по сердцу? – спросил у боярыни Ульяны.

– Так дел много. Утресь в церковь собиралась с Настасьей, и все на том. Чего ж так-то бродить? – тётка вроде как удивилась речам Вадима.