Прошло около трех месяцев с убийства Вильгельма Оранского, когда сэр Джон Спенсер в сопровождении констеблей неспешно проходил мимо улицы Олдгейт, с восточной стороны опоясывавшей лондонский Сити, где, как он знал, нужно быть предельно бдительным. Осознавая, что один выстрел может привести к катастрофическим последствиям, члены Тайного совета удвоили усилия в поисках шпионов-«папистов» и иезуитов, а также устраивали обыски дворян и горожан, сочувствующих католикам, в том числе священников, подозреваемых в тайном отправлении месс. Дозоры в городе проводились чаще обычного. Все католики – как священнослужители, так и миряне – находились под присмотром, а те из них, кого посчитали потенциально опасными, были отправлены в замок Уизбич в глубины болотистого Кембриджшира. Самых же неугодных посадили на корабли, связав их руки веревкой, и отправили «прочь из королевства, по повелению Ее Величества»[114].

Повернув за угол, Спенсер увидел кучку подозрительных иностранцев, которые перешептывались, наблюдая за тем, как рабочие с кирпичами и лопатами по приказу лорд-мэра заделывают тайный проход в городской стене, ведущий в закрытый иммигрантский район. Спенсер обратил особое внимание на двух смуглых мужчин, казавшихся братьями: один был пониже и носил кожаные туфли, второй отличался высоким ростом. Оказалось, что они обращенные евреи из Венеции, чьи родители приняли католичество из страха перед инквизицией[115].

Услышав, как эти бездельники перешептываются на иностранном языке, Спенсер насторожился. Он хорошо знал, что португальские и итальянские евреи – по большей части шпионы, авантюристы и в целом люди опасные. Как и Уолсингем, он подозревал иноземцев в служении ненавистным иезуитам. Может быть, это даже наемные убийцы?

Спенсер раздраженно спросил у иноземцев, кто они, и настойчиво посоветовал им отправляться восвояси. Венецианцы же в ответ заявили: «Это земля королевы, и мы отсюда никуда не пойдем». Шериф пригрозил субъекту в туфлях отправить их в тюрьму, если он и его товарищи сейчас же не уйдут. Ответ был таков: «В тюрьму? Поцелуйте лучше, сударь, свой афедрон»[116].

Гордый и вспыльчивый «столп власти», однажды уже преступивший закон избиением дочери, шутить не собирался[117]. У него уже было достаточно оснований для ареста наглецов. К тому же провокации на этом не закончились, потому что высокий вежливо произнес: «Шериф Спенсер, у нас при дворе тоже есть знакомые и, как мне представляется, повлиятельнее ваших».

В ту же секунду Спенсер, которого прозвали «твердолобым», приказал констеблям арестовать высокомерных чужеземцев. Они оказали яростное сопротивление: попало не только констеблям, но и самому Спенсеру. К тому моменту на место происшествия прибыл Уильям Флитвуд, лондонский окружной судья, и без промедления повез нарушителей в Ньюгейтскую тюрьму. По дороге тот, что в туфлях, презрительно поинтересовался, кто сопровождает их в острог. Получив ответ, чужеземец предложил Флитвуду съесть подметку его туфли.

Сначала иноземцев дотащили до ближайшей тюрьмы, находившейся у Птичьего рынка за биржей. Но венецианцы продолжали проявлять демонстративное неповиновение. Когда тюремщик записал их имена и собирался отвезти в камеру, они заявили, что господин судья определил их в Ньюгейтскую тюрьму и здесь они сидеть отказываются[118].

Через неделю Спенснер пережил самое большое потрясение в своей жизни. В двери его особняка Кросби-Плейс в Бишопсгейте постучался королевский посланник с письмом от Уолсингема. Он мелкими делами больше не занимался, но в данном случае лично отчитал Спенсера за арест венецианцев. Оказалось, что шериф задержал Артура, Эдуарда и Иеронима Бассани – любимых музыкантов королевы, и она в гневе требовала отпустить их