Мужчина смерил меня ехидным взглядом, но комментировать данное заявление не стал. Только бросил почти безразлично:

– Это хорошо, что боишься. Разумно.

Теперь я не нашлась, что ответить. И вообще отвернулась, не рискуя быть пойманной на разглядывании.

До тех пор, пока не потребовали сесть на стол.

– Ни за что! – возмутилась я. Меня окинули раздраженным взглядом, а после, видимо, не желая продолжать спор, просто подхватили под бедра, усадили на столешницу и бесцеремонно задрали подол юбки. Я настолько опешила, что пропустила момент, когда с меня ловко сдернули чулки и бинты, со странным выражением осмотрев мои покалеченные ступни. Смотрелись они действительно прескверно.

Но паники и страха за свою честь от подобной близости мужчины и возмутительной позы, несмотря на все, я не ощущала. Наверное, этому способствовало безразличное, безучастное выражение лица мужчины, что совершенно возмутительным образом устроился между моих голых, разведенных им в стороны, ног. И все это было с таким скучающим видом, что я как никогда поняла насколько я для него «не женщина». Смотря на мужчину, любая мысль о домогательствах с его стороны отпадала моментально.

Против всех законов логики, совершенно иррационально, почувствовала себя оскорбленной. Поэтому чисто из чувства вредности не стала прикрывать ноги юбкой. Раз ему так противно со мной возиться, пусть мучается, борясь с брезгливостью.

Сложив руки на груди, мрачно следила за его механическими действиями. Через пять минут мои ступни и голени имели совершенно здоровый, нетронутый вид. А вот я, несмотря на все мои негативные мысли у чувства, в крайнем смущении лихорадочно натягивала юбку на голые ноги. Потому что на ступнях мужчина не остановился и, не спрашивая моего мнения, продолжил лечение, занявшись бедрами. Незащищенными даже чулками, обнаженными бедрами. А лечил он прикосновениями!

И что самое обидное, я вспыхнула от одного его касания, прежде чем почувствовала, что он стал вливать в меня магию, просто от прикосновения горячей ладони. Вдруг поняла, как мне резко стало не хватать кислорода, в то время, когда не один мускул на лице Дара не дрогнул, а дыхание мужчины оставалось спокойным и размеренным!

Смущенная и (черт зная почему) оскорбленная в лучших чувствах, я сдавленно поблагодарила, чувствуя, как лицо заливает краска стыда. И хотела проворно спрыгнуть со стола и скрыться в своей комнате, когда красноволосый неумолимым, твердым тоном сообщил:

– Мы не закончили. Остались сильные ушибы торса. И простуду бы неплохо излечить.

– Благодарю, но не стоит, – панически пискнула я, затравленно ища пути отступления, понимая, что до смерти не хочу, чтобы он снова ко мне прикасался. – Правда, мне гораздо лучше, – неубедительно сообщила я, то и дело, бросая взгляды на дверь.

Неужели он не понимает, как возмутительно, неправильно все это выглядит со стороны? Пусть он воспринимает меня чем-то средним между мартышкой и разумным существом, но это не отменяет как неприлично и безобразно подобные моменты воспринимаются мной! Для меня он – мужчина. Пусть пугающий, пусть странный, и я далеко не горю желанием назвать его «моим». Но он – мужчина! И то, что он делает – неправильно, возмутительно, неприлично, вопиюще и вообще бог знает что!

Во мне воспитывали правило, что подобные прикосновения позволены только мужу. Мужу! Но никак не странному, пугающему и брезгующему мной мужчине.

– Я уже говорил, что не стоит со мной спорить, – ровно сообщили мне. – Во-первых – бесполезно. Во-вторых – не всегда безопасно. Ясно?