Саша встал и, подойдя к другому ящику, начал колдовать над примусом:

– Я обещал напоить тебя чаем…

– Не откажусь…

Олег, видя обилие в ящиках всевозможных медицинских инструментов и препаратов, спросил:

– У тебя здесь столько всего. Ты, наверное, можешь и операции делать?

– Ну, это, смотря какие, – Саша поставил на примус чайник. – Вот если, к примеру, тебе голову осколком срежет, но висеть на лоскуте кожи она останется, я могу сделать транспортную ампутацию… отрезать голову совсем, чтобы было удобнее везти тебя в госпиталь…

Саша хотел пошутить, но вдруг встретил перепуганный взгляд Нартова.

– Мне? Голову?

– Я пошутил, – успокоил Олега Саша. – Операции делать могу. Несложные, правда.

За стенкой палатки раздался зычный рык Романова, строившего личный состав срочной службы.

– Пошли, – Саша встал.

Из ящика он достал командирский фонарик. Через пять минут он уже ходил вдоль строя разведчиков, светя фонарем им в глаза и на руки. Через некоторое время он вывел из строя двоих, у которых бегали глаза, и тряслись руки.

– По вене ширял? – спросил одного из них Саша.

– Му… – неразборчиво отозвался тот.

– Деятель! – выругался Саша. – Сколько вколол?

– Наверно по два, – неопределенно отозвался второй.

– Где остальные шприцы? – спросил Романов.

– Здесь, – боец вытащил из кармана недостающие шприц-тюбики.

Саша забрал их, проверил и положил себе в карман.

– Трудотерапия вам до конца командировки обеспечена! – пообещал им командир. – Что с вами сделать?

Те не отвечали. Романов дал каждому по затрещине, и, пообещав с утра заставить их копать окопы, передал «преступников» «на воспитание» командиру роты Самойлову. Саша и Олег вернулись в палатку медслужбы. Кириллов сказал:

– В отряде шесть санинструкторов. Надо одного или двоих поселить здесь со мной. Заодно и охрана от этих уродов…

– Дельно, – кивнул Олег.

– Прошу к столу, – Саша достал печенье и кружки.

Олег снял с примуса чайник и поставил его на ящик, который играл роль стола. Нартов взял печенье и вприкуску начал пить горячий чай. Печенье он опускал в кружку – чтобы размокло. Размокшее печенье казалось немного вкуснее.

– Как дома, – улыбнулся Олег.

– Дома лучше.

– Ты женат? – спросил Олег.

– Да. Ребенок есть, второго ждем… а я здесь…

– Как она тебя отпустила? – Олег громко отхлебнул и поморщился. Обжегся.

– У нас в медпункте почти сплошь женщины. Неужели бы я позволил ехать им вместо себя?

– Я понял.

– Ира вот-вот родит, и я увижу крошку только через три месяца, – Саша мечтающее посмотрел куда-то сквозь Олега, потом встрепенулся: – Увижу, если меня здесь не грохнут…

– Да… – протянул Олег. – У тебя уже есть дети. Было бы обидно погибнуть здесь хрен знает за что, не оставив после себя никакого потомства…

– Было бы обидно, погибнуть здесь даже оставив потомство… – парировал Саша.

– Сколько здесь уже народу погибло! А за что? Интересно, кто-нибудь, когда-нибудь сможет толково объяснить, за что мы здесь воюем? Ради чего здесь идет война?

– Этот вопрос простые люди задают себе с начала времен… и всегда причина сводится к одной. Это обогащение. Чистая экономика. Обогащение одних за счет страданий и смертей других.

– Наверно, это так, – согласился Олег. – Но ведь из нашего руководства никто и никогда в этом не признается! Они будут придумывать массу разнообразных сказок типа патриотизма, воинского долга, защиты интересов Родины… я на войне всего несколько дней, но мне кажется, что я уже многое понял.

– Что? – Саша потянулся за чайником, чтобы долить в кружку кипятка.

– Не знаю, как ты это воспримешь, но мне кажется, что патриотизма как такового просто не существует. Его нет. Это миф, придуманный только для того, чтобы вдолбить его в головы народа и заставить этот народ воевать. И чтобы никто не посмел роптать, когда Родина будет посылать на смерть. И Родина мне кажется понятием совершенно абстрактным. Для меня Родина – это тот диван, на котором я спал, это тот двор, на котором я вырос. Это мой дом и моя семья. Вот что я должен защищать. А всю страну я Родиной назвать никак не могу. Что, Чечня для меня – Родина? Ничего подобного.