При всем своем сочувствии, глупой бравадой Пэки не отличался, а потому, при всем своем сочувствии, бросив мимолетнейший из взглядов на закипающего сенатора, незамедлительно ринулся к ближайшему выходу.
– Эй! Эй, вы!
Пэки резко тормознул. Тормозить ни малейшего желания у него не было, но такой рык остановил бы и шотландский экспресс.
– Посмотрите, что вы натворили! Идиот безрукий!
– Папа, тише!
– А? Что? Ты посмотри, что он натворил! – гремел сенатор, крутя головой из стороны в сторону, чтобы Пэки сумел уловить все оттенки игры света и тени. – Я прикажу, чтобы вас уволили! И это называется парикмахер?!
Обстоятельства складывались так, что спасти могло лишь чистосердечное признание. Пэки надеялся, что успеет улизнуть прежде, чем возникнет необходимость утомительных объяснений, но – не успел. Пришлось выкладывать все честно и открыто.
– Рад, что вы об этом упомянули, – промямлил он. – Нет, не называется.
– Что?!
– Видите ли, так получилось, что я и сам дожидался в парикмахерской, когда вы позвонили. Парикмахеров в зале не было, и никакой надежды, что они появятся, – тоже. Вот я и закрыл брешь собой. Знаете, броситься в прорыв – поступок храбрый.
Дикий бессловесный звук вырвался у сенатора Опэла. Он начал наступать на Пэки, глаза у него зловеще горели, руки подергивались – и тот, кто три года бестрепетно встречал массированные атаки футболистов из Гарварда, Принстона, Нотр-Дама и других университетов, припустился, уже не скрываясь, с поля боя. Как-никак сенатор Опэл среди университетских игроков не числился.
Дверная ручка услужливо скакнула под пальцы руки, и, повернув ее, он выскочил. Только в лифте перевел он дух и вытер вспотевший лоб, испытывая все чувства кролика, только что ускользнувшего от чрезмерно рассвирепевшего удава.
Пэки обнаружил, что в его владении еще находится собственность отеля, а именно ножницы. Простыня, припомнилось ему, осталась валяться на полу люкса. Конечно, можно было бы вернуться и забрать ее, но такого желания у него как-то не возникло. Он забежал в парикмахерскую, положил ножницы на край раковины, опять отер лоб и стал подниматься в вестибюль.
Там уже сидел Блэр Эгглстон, поглядывая на часы.
4
Был Эгглстон невысокенький, тщедушненький, но так, ничего себе, симпатичный, если вам нравятся бакенбарды и усики, похожие на пятна сажи. Сейчас он нервничал. Усишки у него выросли невелики, но он терзал какие уж были. Пэки он окинул стеклянным взглядом.
– Привет! – с излишней бодростью воскликнул тот. – А вот он и я!
– Простите?
– Боюсь, припоздал немножко…
– Простите?
– Беатриса сказала, вы будете ждать меня без четверти пять, но пришлось тут встретиться с одним человеком, насчет его стрижки…
– Беатриса?
– Леди Беатриса Брэкен.
– Так что она сказала?
– Что вы будете…
Пэки умолк, заметив, что, к несчастью, новый знакомый не обращает на него внимания. Неужели этот Блэр всегда такой? Если да, то заложить фундамент великой дружбы, о которой мечтает Беатриса, будет нелегко.
– Я, часом, не спутал? – проверил Пэки. – Мы с вами встречаемся и пьем чай?
Глаза Эгглстона внезапно утратили стеклянность. Он напрягся, как сделавшая стойку собака, и судорожно схватился за рукав Пэки.
– Ах! Вот она!
Пэки, следуя за его взглядом, увидел, что лифт привез пассажиров. Среди них – сердце у него неприятно екнуло – он узнал и дочку своего недавнего клиента. Направлялась она прямиком к ним, и Пэки овладела глубокая убежденность, что чем скорее он уберется отсюда, тем лучше.
– Рад познакомиться, – торопливо пробормотал он, – но только что вспомнил, у меня крайне важная…